Наталья Громова - Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Приписки на полях:

Мой поклон передай Надежде Васильевне, Юлии Владимировне Чеботаревой [369] Родственницы Л.Н. Тарасовой по матери. . Все они отсюда необыкновенно милы.

Нилочек, скажи Тале, что тот, кого Юл. Вл. называла “наш общий друг” в настоящее время там, где я была по возвращении из-за границы (тюрьма).

Софье Исааковне буду писать на днях. Кланяйся ей.

Ну, пиши, родной Нилочек. Я буду отвечать. Пиши, пиши. Тебя и Костю целую.

Мой адрес: Невский, 59, Зинаида Афанасьевна Венгерова для В.Г. Малафеевой.

7. 27 марта 1898

Санкт-Петербург – Киев

В страшной досаде на то, что все мои письма к вам (3 или 4) пошли на удовлетворение нескромной любознательности классных дам. Думаю перехитрить их и пишу тебе, дорогой Нилок, на имя мадам Лоран. Если бы в глубине моей души не жило такого буддийского “все равно” по отношению к событиям моей жизни, я имела бы причину плакать от досады. Дело в том, что благодаря тем классным дамам, заведомо пропадают почти все письма, адресованные мне. И как, и чем убедить мне этих не в меру усердных классных дам, что “царство мое не от мира сего”.

Твое заказное письмо пропало. Отыщи квитанцию или припомни день, когда послала его и вознагради себя хоть 10-ю рублями к празднику, которые тебе должны выдать за пропажу заказного письма. Затем, при случае, передай Вере Петровне мое неодобрение тому, что она обещала сжечь мои письма в тот же день, как я ее об этом попросила (в позапрошлом году осенью) – и до сих пор не собралась сделать этого. Конечно, мне противно подумать, что чужие и неприятные мне люди прочтут мои письма и бумаги. “Но умолкни моя стая – и погромче нас были витии”.

Перейдем к Петербургу и к моему петербургскому существованию. Я живу уже отдельно от С.Г., в крошечной, но чистой и тихой комнате на Преображенской улице, № 3, кв. 2. У хозяйки моей сын, который поет по вечерам: Уста мои молчат, и мне снилось вечернее небо, и берет на рояли аккорды, полные бурной тоски. Не подумай, что тут какой-нибудь роман – мы еще ни разу не видели друг друга. Затем – хожу по выставкам – если хочешь знать о них и вообще о впечатлениях Петербурга отсылаю тебя к одному из номеров Киевского Слова, где будет напечатано мое письмо. Кстати, кого я только не закликала, чтобы зашли в Ж. и Ис. и добыли мою сказку для детей. Она мне очень нужна. Если же ее там напечатали, пусть хоть гонорар вышлют. Живу исключительно стишками, т. е. в кредит. Неделя платит мне по полтиннику за строчку. Она напечатала Жанну Аскуэ [370] Перевод В.Г. Жанны Аскуэ вышел в гайдебуровской “Неделе” в марте 1898 г. , в мартовской книжке тоже будут мои стихотворения. Затем были сегодня у Флексера (Волынского), оставила у него 5 стихотворений. В понедельник узнаю, будут меня печатать в Северных Цветах, или нет. Игрушечка [371] “ Игрушечка” – популярный журнал для детей младшего возраста, основанный Татьяной Петровной Пассек. Издавался в Санкт-Петербурге с 1880 по 1912 гг. и Жизнь также приняли меня. Знакомств из литературного мира много, особенно Гайдебуров настаивает, чтобы я писала о Петербурге в Неделе. Я боюсь взяться – это не мое.

Приписки на полях:

Пусть Женя вместо диктовки напишет мне письмо (только спроси ее, хочется ли ей написать).

8. 22 апреля 1898 год

Санкт-Петербург – Киев

Я не могу спать. Белые ли ночи этому виною или истерические нервы старой девы – но вот уже больше двух недель, как я засыпаю тогда, когда солнце поздравит меня с добрым утром. Я не думала сегодня отвечать на твое письмо, которое принес Эммануил, потому что сильно была утомлена днем, полным ходьбы, с расслабляющей баней в конце вечера. Но пролежав без сна в постели, я увидела, что мне предстоит бессонница и решила зажечь свечу и писать. Ах, сколько своеобразной томительной, бессонной печали в этом странном белом сумраке, который называется белой ночью. Эта печаль обнимает душу, как ласка и как слезы, растворившиеся в болезненной сказочной мечте. Без горя и радости, без покоя и тревоги, все глубже и глубже задумываясь над собой, плывет эта странная северная ночь между мутным небом и ясной землей, как призрак, как чей-то грустный сон, как невоплотившаяся греза.

Я думаю о твоем письме, о тебе, о том существе, которому ты дашь жизнь. Кто – это существо? Кто и во имя чего вызывает его к загадке жизни и смерти? Как пройдет оно короткую, но трудную дорогу между двумя областями несуществования? И вот наряду с ними передо мной встают четыре разных лица с их уверенной торжествующей жизнью, с утренними криками, с грохотом игрушек, с плачем, с капризами, с невинным эгоизмом, и с улыбкой херувимов. Я вспоминаю весь шум, и цвет, и вкус жизненных явлений – зелень травы на валах, высокие тополя, ваш садик – и мне не хочется уже думать о тайне, а хочется жить, быть, как дети, как роса на листьях, как воробей. Как я обрадовалась Эммануилу! Во-первых, от него повеяло Киевом, по которому я, оказывается, страшно соскучилась. Во-вторых, после целой недели ночных и дневных философских бесед с моим соседом о тщетности жизни, добродетели и нравственности, о целях, о бесцельности, о Боге, разуме, о материализме – он принес мысли, чувства и речи, непосредственные, как ржание лошади. Это до того развеселило меня, что мне вернулись 17 лет, и я очаровала Эммануила до дикого блеска в глазах и заботы о том, как и когда ему со мной видеться. Конечно, я сделаю все от меня зависящее, чтобы эти свидания не осуществились.

Ты жалеешь о моей встрече с Щ., Нилок. А я нет, хотя мне тяжело. Я гораздо больше жалела бы, если бы она была другой. Я предчувствую и знаю, что дети, если бы они у меня были, произвели бы огромный переворот не только в моей жизни, но и во внутреннем мире. Они привязали бы меня к жизни толстым канатом, дали бы мне ряд маленьких, но кажущихся великими, интересов, создали бы оторванный от основного мира, мир горячего и нежного, слепого и глухого эгоизма. Всему этому я сознательно и добровольно предпочла свободу одиночества, и душа моя спокойна. Я не говорю о Щ. Там сразу понятно стало, что мы чужие. Была еще одна встреча, результаты которой зависели от меня, и я распорядилась опустить занавес над прологом, не ожидая даже первого действия. А Щ. был недавно у меня. У него худой, нездоровый и недобрый вид. Он получил место помощника директора на заводе, и живет далеко от меня. Мы условились идти вместе в музеи и оба не спешим с этим, предчувствуя, что нам тяжел будет этот трехчасовой тет-а-тет в музее.

Не знаю, когда попаду в Киев. Может быть, раньше поеду в Воронеж и Нижнедевицк. Может, останусь в Петербурге. Здесь Мума обещала мне какое-то место в “Журнале для всех” [372] “ Журнал для всех” – ежемесячный иллюстрированный научно-популярный и литературный журнал; издавался в Санкт-Петербурге с 1895 по 1906 гг. . А, впрочем, может быть, и не утерплю – брошу все и явлюсь к вам неожиданно, как тать в нощи. Ужасно я по вас, милые мои, соскучилась.