Билл Клинтон - Моя жизнь

Как будто этого было недостаточно, потерпела провал и моя комплексная программа стимулирования развития, которая предполагала создание 500 тысяч рабочих мест на основе оперативного предоставления средств городам и штатам на проекты инфраструктуры. Темпы экономического роста все еще оставались медленными. Экономика нуждалась в стимулировании, и умеренные разовые расходы не усугубили бы проблему нашего дефицита. Палата представителей быстро приняла этот законопроект, Сенат его тоже поддержал, однако более сорока сенаторов во главе с Бобом Доулом были готовы применить по отношению к нему тактику «флибустьерства». После подобного голосования нам следовало предпринять попытку договориться с Доулом о менее масштабном комплексном соглашении или остановиться на менее честолюбивом компромиссном предложении сенаторов-демократов Джона Бро и Дэвида Борена. Сенатор Роберт Берд, который занимался этим предложением, был твердо уверен, что если мы не дрогнем, то сумеем преодолеть обструкцию. Однако у нас ничего не получилось, и в конце концов 21 апреля, через два дня после событий в Уэйко, мы признали свое поражение.

В первый срок моего пребывания на посту президента республиканцы прибегали к тактике «флибустьерства» в беспрецедентных масштабах, срывая принятие решений, отражавших волеизъявление большинства членов Конгресса, либо из-за убежденности в необходимости этого, либо из-за стремления доказать, что я не способен руководить страной. Только в первые сто дней моего президентства сенатору Джорджу Митчеллу пришлось двенадцать раз проводить голосование для преодоления применяемой республиканцами тактики «флибустьерства».

Девятнадцатого марта в нашей семье случилось несчастье — отец Хиллари перенес обширный инсульт, — и на его фоне политические проблемы временно отступили на второй план. Хиллари вместе с Челси и моим шурином Тони поспешила к отцу в Больницу Св. Винсента в Литл-Роке. Доктор Дрю Кампьюрис, врач Хью и наш друг, сказал Хиллари, что у ее отца серьезно поврежден мозг; он находится в глубокой коме, из которой, его, вероятнее всего, вывести уже не удастся. Я приехал на два дня позже. Хиллари, Челси, Дороти и ее сыновья Хью и Тони по очереди говорили с Хью, который выглядел так, как будто он просто спокойно спит, и даже пели для него. Мы не знали, сколько времени он продержится, а я мог побыть рядом с ним только один день. Я оставил Хиллари с близкими людьми: ее семьей, супругами Томасон, Кэролайн Хьюбер, которая знала Хью с тех пор, как начала работать администратором резиденции губернатора, и Лайзы Капуто, пресс-секретаря моей жены и любимицы Хью, которая, как и он, была родом из восточной Пенсильвании и когда-то жила неподалеку от его родного города Скрантона.

В следующее воскресенье я снова на несколько дней прилетел в родной штат. Мне хотелось быть рядом с семьей, хотя сделать было ничего нельзя и оставалось только ждать. Врач сказал нам, что мозг отца Хиллари, по существу, не функционирует. В конце недели семья приняла решение отключить Хью от аппарата искусственной вентиляции легких, и мы все молились за него и прощались с ним. Но Хью не умер, его сильное старое сердце продолжало биться. Хотя я мог выполнять большую часть своих обязанностей президента, находясь в Арканзасе, во вторник мне все же пришлось вернуться в Вашингтон. Я очень не хотел покидать своего тестя, понимая, что, возможно, вижу его в последний раз. Я любил Хью Родэма, этого серьезного, грубоватого человека, беззаветно преданного семье. Я испытывал к нему чувство благодарности за то, что двадцать лет назад он принял меня в свой дом, когда я был лохматым, бедным и, самое ужасное, — демократом. Я знал, что мне будет не хватать наших игр в карты, споров на политические темы и просто ощущения, что он рядом.

Четвертого апреля, когда Хью еще держался, Хиллари пришлось вернуться в Вашингтон, чтобы отправить Челси в школу после весенних каникул и продолжить работу. Она обещала Лиз Карпентер, пресс-секретарю леди Берд Джонсон, выступить 6 апреля в отделении Университета штата Техас в Остине. Лиз убеждала ее не отменять это выступление, и Хиллари решила ехать. Переживая свое горе, она от всего сердца сказала, что, вступая в новое тысячелетие, мы «нуждаемся в новой, осмысленной политике. Мы нуждаемся в новой нравственной цели — личной ответственности и любви. Мы нуждаемся в новом определении гражданского общества, отвечающем на вопросы, на которые нет ответов и которые возникают как под влиянием рыночных факторов, так и в результате деятельности правительства; вопросы о том, как нам сделать общество таким, чтобы мы снова чувствовали полноту жизни и ощущали, что являемся частью чего-то большего, чем мы сами». Хиллари решила выступить с этой речью, прочитав статью, написанную Ли Этуотером незадолго до того, как он в сорок лет умер от рака. Этуотер приобрел известность, работая у президентов Рейгана и Буша, благодаря безжалостной критике демократов, и многие его побаивались. Оказавшись перед лицом смерти, он понял, что жизнь, посвященная только обретению власти, богатства и престижа, достойна сожаления, и надеялся с помощью этой прощальной статьи убедить нас стремиться к более высоким целям. Выступая 6 апреля в Остине, Хиллари, переживавшая свое горе, попыталась определить эту цель. Мне очень понравилось ее выступление, и я гордился тем, что она об этом сказала.

На следующий день Хью Родэм умер. Поминальная служба состоялась в Литл-Роке, затем мы отвезли Хью в его родной Скрантон, где он был похоронен у методистской церкви на Корт-стрит. Я восхищался этим человеком. Несмотря на свои республиканские убеждения, он помог мне в 1974 году, всю жизнь учился на личном опыте и избавился от фанатичных идей, на которых был воспитан. Хью освободился от расизма, работая вместе с чернокожим американцем в Чикаго, а от гомофобии — подружившись со своими соседями-гомосексуалистами, врачом и медбратом из Литл-Рока, которые заботились о нем. Хью вырос в восточной Пенсильвании, жители которой были фанатами футбола, где футболисты-католики поступали в Университет Нотр-Дам, а такие протестанты, как он, играли за Пенсильванский университет. Это разделение свидетельствовало о предубежденности против католиков, которая тоже была частью воспитания Хью. Он избавился и от этого. Мы все считали правильным, что последние дни он провел в больнице Св. Винсента, где за ним с любовью ухаживали католические монахини.

Хотя в первые месяцы моего пребывания на посту президента заголовки газет были преимущественно посвящены усилиям по разработке, защите и принятию моей экономической программы, проблеме службы гомосексуалистов в вооруженных силах и работе Хиллари над реформой системы здравоохранения, внешняя политика оставалась неизменной частью моих повседневных обязанностей и предметом постоянной заботы. В целом у вашингтонских наблюдателей создалось впечатление, что внешняя политика меня не слишком интересовала и что я старался тратить на нее как можно меньше времени. Действительно, в центре моей предвыборной кампании были, главным образом, внутренние проблемы: это объяснялось нашими экономическими трудностями. Однако, как я неоднократно говорил, из-за возросшей взаимозависимости всех стран мира грань между внешней и внутренней политикой стиралась. Хотя Буш после падения Берлинской стены провозгласил создание «нового мирового порядка», мир был полон хаоса и серьезных нерешенных проблем.