Билл Клинтон - Моя жизнь

В конце октября, перед самыми выборами в нашей стране, лорд Дэвид Оуэн, новый европейский представитель на переговорах, и представитель ООН Сайрус Вэнс, бывший государственный секретарь США, предложили разделить Боснию на несколько автономных провинций, администрации которых будут иметь все функции правительства, кроме обороны и иностранных дел, остающихся в ведении центральной власти. Провинции были достаточно многочисленными, причем основные этнические группы населения географически разделялись таким образом, что, по мнению Вэнса и Оуэна, районы, контролировавшиеся сербами, не могли влиться в возглавлявшуюся Милошевичем Югославию и образовать Великую Сербию. В связи с этим планом возникало несколько проблем, две из которых создавали наиболее серьезные сложности: во-первых, поскольку правительства автономий получали широкие полномочия, было ясно, что безопасное возвращение мусульман в их дома, находящиеся в контролировавшихся сербами районах, невозможно; во-вторых, неопределенность границ могла спровоцировать продолжение агрессии сербов, стремившихся расширить контролируемые ими территории, а также продление конфликта, хотя и менее острого, между хорватами и мусульманами.

К тому моменту, когда я стал президентом, эмбарго на поставки оружия и поддержка европейскими странами плана Вэнса — Оуэна ослабили сопротивление мусульман, хотя продолжали поступать сведения о расправах сербов над мирным мусульманским населением и о нарушениях прав человека в концентрационных лагерях. В начале февраля я решил не поддерживать план Вэнса — Оуэна. Встретившись 5 февраля с премьер-министром Канады Брайаном Малруни, я был рад услышать, что этот план не нравится и ему. Через несколько дней мы завершили анализ политики в отношении Боснии, и Уоррен Кристофер заявил, что США хотели бы добиться заключения нового соглашения и готовы способствовать его проведению в жизнь.

Двадцать третьего февраля Генеральный секретарь ООН Бутрос-Гали согласовал со мною чрезвычайный план доставки боснийцам гуманитарных грузов, которые предполагалось сбросить с самолетов. На следующий день, на моей первой встрече с Джоном Мейджором, британский премьер-министр также поддержал эту идею. Припасы, сброшенные с самолетов, помогли многим людям остаться в живых, однако никоим образом не повлияли на причины этого кризиса.

К марту мы, казалось, добились некоторого прогресса. Экономические санкции были ужесточены и, по-видимому, наносили ущерб сербам, которых также тревожила возможность военных действий НАТО. Однако мы были еще очень далеки от единой политики. 9 марта состоялась наша первая встреча с президентом Франции Франсуа Миттераном, который разъяснил мне, что, хотя он и направил в Боснию пять тысяч французских военнослужащих в составе сил ООН по оказанию гуманитарной помощи и сдерживанию насилия, он больше сочувствует сербам, чем я, и в меньшей степени готов согласиться с идеей единой Боснии, возглавляемой мусульманами.

Двадцать шестого марта я встретился с Гельмутом Колем, которому не нравилось то, что происходило в Боснии, и который, как и я, выступал за отмену эмбарго на поставки оружия. Однако нам не удалось убедить Великобританию и Францию изменить свою позицию. Они считали, что отмена эмбарго лишь продлит войну и поставит под угрозу находившихся на месте событий военнослужащих сил ООН, в состав которых, в отличие от нашего контингента, входили войска этих стран. 26 марта Белый дом посетил также Изетбегович, чтобы встретиться с Алом Гором, благодаря помощнику по национальной безопасности которого, Леону Ферту, мы добились повышения эффективности этого эмбарго. И Коль, и я сказали Изетбеговичу, что делаем все возможное, чтобы убедить европейцев занять более активную позицию в его поддержку. Через пять дней после этого нам удалось убедить ООН распространить зону, «закрытую для полетов», на все воздушное пространство над Боснией, чтобы, по меньшей мере, лишить сербов преимущества, которое обеспечивала им монополия на ВВС. Это стало заметным достижением, однако убийства все равно продолжались.

В апреле из Боснии вернулась группа американских военных, дипломатов и сотрудников гуманитарных организаций, призвавшая нас пойти на военное вмешательство, чтобы прекратить страдания мусульман. 16 апреля ООН приняла мою рекомендацию об объявлении «зоны безопасности» вокруг Сребреницы, города в Восточной Боснии, где убийства, совершавшиеся сербами, и этнические чистки были особенно жестокими. 22 апреля, на открытии американского Мемориального музея «Холокост», Элли Визель, бывший узник фашистского концлагеря, переживший холокост, публично призвал меня принять более активные меры, чтобы прекратить насилие в Боснии. К концу апреля моя внешнеполитическая команда заявила, что, если мы не добьемся от сербов прекращения огня, нам следует отменить эмбарго на поставки оружия мусульманам и начать наносить бомбовые удары по военным объектам сербов. Когда Уоррен Кристофер отбыл в Европу, чтобы добиться поддержки этой политики, лидер боснийских сербов Радован Караджич, надеясь не допустить бомбардировок, подписал наконец мирный план ООН, всего шестью днями раньше отвергнутый его Законодательным собранием. Я ни на минуту не поверил, что подпись Караджича свидетельствовала об изменении его долгосрочных целей.

К концу первых ста дней моего пребывания на посту президента мы нисколько не приблизились к удовлетворительному урегулированию боснийского кризиса. Великобритания и Франция отвергли инициативы Уоррена Кристофера и повторили, что имеют право руководить улаживанием этой ситуации. Слабость их позиции, безусловно, состояла в том, что, поскольку сербы были в состоянии вынести тяжелые экономические последствия жестких санкций, они могли продолжать агрессивные этнические чистки, не опасаясь других мер наказания. Боснийская трагедия продлилась еще более двух лет, и в результате погибли более 250 тысяч человек, а 2,5 миллиона были изгнаны из своих домов. Все это продолжалось до тех пор, пока бомбовые удары НАТО и военные поражения сербской армии не привели к дипломатической инициативе США, которая положила конец этой войне.

Я оказался, по выражению Дика Холбрука, причастен к «крупнейшему коллективному провалу Запада в области безопасности начиная с 1930-х годов». В своей книге «Чтобы остановить войну» (То End a War ) Холбрук объясняет этот провал действием пяти факторов: 1) неверным истолкованием балканской истории на основе убеждения, что межэтническая борьба началась очень давно и слишком укоренилась, чтобы ее продолжение могли предотвратить люди со стороны; 2) очевидной потерей Югославией своего стратегического значения после окончания холодной войны; 3) победой национализма как основной идеологии Югославии в посткоммунистический период над демократией; 4) нежеланием администрации Буша брать на себя новые военные обязательства через столь недолгий срок после войны в Ираке 1991 года; 5) решением США предоставить решать этот вопрос Европе, а не НАТО, и расплывчатой, пассивной реакцией европейских стран.