Билл Клинтон - Моя жизнь

В понедельник вечером мне наконец прислали из Конгресса законопроект по вопросу о повышении предела государственного долга. Этот документ, еще более опасный, чем «продлеваемая резолюция», был не чем иным, как очередной скрытой попыткой протащить урезанный бюджет и ослабить экологическое законодательство. Конгресс, кроме того, лишил министра финансов права гибко управлять финансами в чрезвычайных ситуациях, которым тот пользовался со времен Рейгана, чтобы иметь возможность избежать дефолта. Хуже того, предусматривалось, что через тридцать дней предел государственного долга вновь будет понижен, что практически делало дефолт неизбежным.

Гингрич уже с апреля угрожал прекратить финансирование правительства и вызвать дефолт, если я не соглашусь с его проектом бюджета. Я не знал, действительно ли он хотел это сделать или просто поверил оценкам, которые пресса давала мне в течение первых двух лет моего президентского срока, изображая меня человеком слабым, готовым отказаться от своих обязательств, несмотря на многочисленные доказательства прямо противоположного характера. Если он в это поверил, ему следовало внимательнее следить за реальными событиями.

В полночь 13 ноября истекала действующая «продлеваемая резолюция», и участники переговоров собрались в очередной раз, чтобы попытаться преодолеть наши разногласия до того, как работа правительства будет парализована. В этом совещании приняли участие Доул, Гингрич, Арми, Дэшл и Гепхардт, а также Ал Гор, Леон Панетта, Боб Рубин, Лора Тайсон и другие члены нашей команды. Атмосфера и без того была напряженной, когда Гингрич начал встречу с критики наших телевизионных клипов. Первые клипы в ряде штатов мы запустили в июне, чтобы подчеркнуть достижения нашей администрации — прежде всего, принятие пакета законов по борьбе с преступностью. После Дня труда разгорелись бюджетные дебаты, и мы выпустили новые клипы, в которых говорилось о предложенных республиканцами сокращениях бюджета, в частности за счет финансирования программ «Медикэр» и «Медикэйд». Выслушав Ньюта, Леон Панетта язвительно напомнил ему обо всех тех ужасных вещах, которые он говорил обо мне перед выборами 1994 года: «Мистер спикер, вы сами не можете похвастать безупречным поведением».

Доул попытался успокоить присутствовавших, сказав, что не собирается прекращать финансирование правительства. В этот момент вмешался Дик Арми, заявивший, что Доулу не стоит говорить за всех республиканцев Палаты представителей. Арми был крупным мужчиной, постоянно носившим ковбойские сапоги и всегда находившимся в возбужденном состоянии. Он разразился тирадой о том, что конгрессмены-республиканцы полны решимости не отступать от своих принципов, и сообщил, что его очень разозлило то, что мои телевизионные клипы о сокращении программы «Медикэр» напугали его престарелую тещу. Я ответил, что ничего не знал о его теще, и добавил, что в случае утверждения предлагаемых республиканцами бюджетных сокращений многие пожилые люди будут вынуждены покинуть дома престарелых или отказаться от медицинского обслуживания на дому.

Арми грубо возразил мне, что, если я не уступлю, они остановят работу правительства и с моим президентством будет покончено. Я парировал, ответив, что никогда не позволю предложенному ими проекту бюджета стать законом — даже если опросы общественного мнения покажут, что мой рейтинг опустился до 5 процентов. «Если вы хотите, чтобы ваш бюджет был утвержден, вам нужно посадить в мое кресло кого-нибудь другого!» — сказал я. Неудивительно, что мы не сумели договориться.

Мое столкновение с Арми произвело сильное впечатление на Дэшла, Гепхардта и всю мою команду. После этой встречи Ал Гор сказал, что ему хотелось бы, чтобы вся Америка услыхала мое заявление, однако с одной поправкой: мне следовало сказать, что я не уступлю, даже если мой рейтинг станет нулевым. Я посмотрел на него и сказал: «Нет, Ал. Если наш рейтинг упадет до четырех процентов, я сдамся», — и мы засмеялись, несмотря на то, что все, естественно, очень нервничали, хоть и не подавали вида.

Я наложил вето и на предложение по «продлеваемой резолюции», и на законопроект о пределе государственного долга, и на следующий день работа значительной части федерального правительства была приостановлена. В отпуска было отправлено почти 800 тысяч сотрудников, что вызвало массу проблем в жизни миллионов американцев. Многие из них не смогли оформить заявки в фонды социального страхования, получить льготы, предусмотренные для ветеранов, или кредиты на развитие бизнеса, провести проверку соблюдения техники безопасности на рабочих местах, посетить национальные парки и т.д. Тогда Боб Рубин сделал необычный ход, заняв 61 миллиард долларов у пенсионных фондов, чтобы выплатить наш долг и еще на некоторое время отодвинуть дефолт.

Неудивительно, что республиканцы пытались возложить ответственность за прекращение финансирования правительства на меня, и я боялся, что у них это получится, вспоминая, как им удалось свалить на меня вину за межпартийные конфликты перед выборами 1994 года. Однако ситуация для меня несколько улучшилась, когда на завтраке с журналистами 15 сентября Гингрич намекнул, что его решение по «продлеваемой резолюции» было связано с тем, что я унизил его, когда мы возвращались с похорон Рабина. Он был уязвлен тем, что я не стал разговаривать с ним о бюджете во время полета и попросил сойти с самолета по заднему трапу, а не по переднему, вместе со мной. Гингрич сказал: «Это мелочь, но думаю, что по-человечески это вполне понятно... с вами не желают говорить, предлагают вам сойти с самолета по заднему трапу... Поневоле задумаешься, есть ли у таких людей хоть малейшее представление о приличиях». Возможно, мне и стоило обсудить бюджет на обратном пути, но я тогда не мог заставить себя думать ни о чем другом, кроме цели нашего печального визита и будущего мирного процесса. Во время полета я в действительности общался и со спикером, и с участниками делегации Конгресса, о чем свидетельствует сделанная на борту самолета фотография, на которой запечатлена наша беседа с Ньютом и Бобом Доулом. Что же касается предложения сойти с самолета по заднему трапу, то сотрудники моего аппарата считали, что этим они, напротив, проявили заботу о Гингриче и других конгрессменах, так как этот трап находился ближе к их автомобилям. Поскольку все происходило ранним утром, в 4:30, на летном поле не было репортеров, которые обязательно бы заметили, кто по какому трапу спускался. Представитель Белого дома опубликовал фотографию, сделанную во время нашей беседы в самолете, и пресса подняла на смех жалобы Гингрича.