Билл Клинтон - Моя жизнь

В тот длинный год, который начался показаниями по делу Джонс и закончился моим оправданием в Сенате, я, если мне удавалось провести вечер в Белом доме, обычно два-три часа сидел в одиночестве в своем кабинете, читая Библию и книги о вере и прощении, перечитывая «Подражание Христу» (The Imitation of Christ) Томаса Кемписа [70] Томас Кемпис, иначе Фома Кемпийский (1379-1471), — нидерландский богослов-мистик, монах. Автор религиозных и дидактических трактатов, предполагаемый автор труда «Подражание Христу», который исследователи нередко называют «Кемпис». — Прим. ред. и «Размышления» (Meditations) Марка Аврелия, а также несколько наиболее содержательных из полученных мною писем, включая серию мини-проповедей раввина Менахема Генака из Инглвуда, штат Нью-Джерси. Меня особенно впечатлила книга о прощении «Семьдесят раз по семь», написанная Йоханом Кристофом Арнольдом — старейшиной христианской общины «Брудерхоф», имеющей последователей в Англии и на северо-востоке Соединенных Штатов.

Я до сих пор храню стихи, молитвы и цитаты, которые мне присылали по почте или передавали из рук в руки во время публичных встреч. У меня также есть два камня с высеченными на них стихами из Нового Завета (Евангелие от Иоанна 8:7). Во время последней, как полагают многие, встречи Христа с его гонителями-фарисеями те привели с собой женщину, уличенную в прелюбодеянии, и заявили, что по закону Моисея ее следует забить камнями. Фарисеи стали искушать Иисуса: «Ты что скажешь?» Вместо ответа Иисус наклонился и стал чертить что-то пальцем на земле, будто не слыша их. Они продолжали настаивать, и тогда он поднялся и сказал: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». Услышавшие его фарисеи «будучи обличаемы совестью, стали уходить один за другим, начиная от старших до последних». Когда Иисус остался один с женщиной, он спросил ее: «Где твои обвинители? никто не осудил тебя?» Она сказала: «Никто, Господи», — и Иисус ответил: «И я не осуждаю тебя».

В меня было брошено много камней, и я, благодаря тем ранам, которые нанес себе сам, оказался выставленным напоказ перед всем миром. В каком-то смысле я почувствовал освобождение: теперь мне нечего было скрывать. И, пытаясь разобраться в причинах своих ошибок, я также старался понять, почему ненависть настолько ослепила моих врагов, что они говорили и делали то, что было несовместимо с моральными ценностями, которые они сами декларировали. Я никогда не увлекался психоанализом, однако мне казалось, что многие из самых ярых моих критиков из крайне правых политических и религиозных групп и наиболее предубежденные против меня журналисты заняли надежную и безопасную позицию, позволявшую им судить, но не быть судимыми, причинять боль, но не получать за это возмездия.

Мое собственное ощущение конечности и хрупкости человеческого бытия и та любовь, которую я получал, когда был ребенком, помогали мне сдерживать желание судить и обвинять других. И я считал, что мои личные проступки, какими бы непростительными они ни были, гораздо меньше угрожали демократии в нашей стране, чем ненасытная жажда власти моих обвинителей. В конце января я получил трогательное письмо от Билла Зиффа из Нью-Йорка — бизнесмена, с которым я никогда не встречался лично, но сын которого был моим другом. Он сказал, что сожалеет о той боли, которую довелось пережить Хиллари и мне, но которая оказалась полезной, потому что американский народ показал свою зрелость и здравомыслие, «поняв, к чему стремятся наши охотники на ведьм». «Хотя это и не было никогда Вашим намерением, Вы сделали для того, чтобы выявить их тайные цели, больше, чем любой другой президент в истории, включая Рузвельта», — добавил он.

Каковы бы ни были мотивы моих противников, в те одинокие ночи, которые я провел в своем кабинете, я понял, что, если хочешь, чтобы к тебе относились с сочувствием, нужно и самому проявлять сочувствие, даже если не надеешься, что тебе отплатят тем же. В конце концов, на что мне было жаловаться? Я никогда не стану безупречным человеком, но Хиллари снова стала смеяться, Челси прекрасно чувствовала себя в Стэнфорде, у меня была работа, которую я любил, а кроме того, приближалась весна.

Девятнадцатого февраля, через неделю после голосования в Сенате, я стал первым президентом в истории, воспользовавшимся данным нам правом посмертного помилования, применив эту меру по отношению к Генри Флипперу — первому чернокожему выпускнику военной академии Уэст-Пойнт, который 117 лет назад по расовым мотивам был несправедливо осужден за «поступок, неподобающий офицеру». Такие действия президента могут показаться малозначительными по сравнению с текущими событиями, но исправлять исторические ошибки важно не только ради потомков несправедливо осужденных людей, но и для всех нас.

В последнюю неделю месяца о своем уходе из Белого дома заявил Пол Бегала. Я с удовольствием с ним работал, потому что Пол был умным, веселым и боевым человеком, умеющим добиваться результата. Я знал его еще со времен Нью-Хэмпшира. Но у Пола были маленькие дети, которые хотели проводить больше времени со своим отцом. Пол оставался рядом со мной, пока шло сражение по поводу импичмента, но теперь он хотел уйти.

Единственными новостями из «мира Уайтуотер» было то, что Ассоциация американских юристов подавляющим большинством голосов — 384 «за» и 49 «против» — проголосовала за резолюцию, призывающую отменить закон о независимых расследованиях, а также сообщение о том, что Министерство юстиции выясняло, не ввел ли Кеннет Старр в заблуждение Джанет Рино по вопросу о причастности офиса независимого прокурора к расследованию дела Джонс и в силу каких причин он принял дело Левински под свою юрисдикцию.

Март начался с объявления о том, что после нескольких месяцев сложных переговоров администрации удалось добиться успеха в сохранении самого большого неохраняемого участка с реликтовыми секвойями в мире — Хедвотерского леса в северной Калифорнии. На следующей неделе я отправился в четырехдневную поездку в Никарагуа, Сальвадор, Гондурас и Гватемалу, чтобы своим визитом подчеркнуть начало новой эры демократического сотрудничества в этом регионе, в котором еще недавно Америка поддерживала репрессивные антикоммунистические режимы, самым вопиющим образом нарушавшие права человека. Я своими глазами увидел последствия природных катаклизмов, ликвидировать которые помогали американские военнослужащие; выступил с речью в парламенте Сальвадора, где недавние враги, сражавшиеся во время кровавой гражданской войны, теперь мирно заседали вместе; потом в Гватемале извинился за акции, предпринимавшиеся здесь Америкой в прошлом, — все это казалось мне признаками новой эры демократического прогресса, который я обязался поддерживать.