Билл Клинтон - Моя жизнь

Следующие несколько дней мы провели вместе: просто гуляли и разговаривали обо всем на свете. В конце следующей недели Хиллари уехала в давно запланированную поездку в Вермонт, чтобы увидеться с мужчиной, с которым она встречалась. Я очень волновался. Мне не хотелось ее терять. Когда поздно вечером в воскресенье она вернулась домой, я позвонил ей.

Оказалось, что Хиллари совершенно больна, и я принес ей куриный бульон и апельсиновый сок. С тех пор мы были неразлучны. Она проводила много времени в нашем доме на пляже и очень скоро завоевала симпатию Дуга, Дона и Билла. Однако когда через несколько недель Хиллари приехала познакомиться с моей мамой, ей не удалось столь же быстро произвести хорошее впечатление, отчасти, возможно, потому, что перед самым приходом мамы она пыталась постричь волосы. Идея оказалась неудачной, и с новой стрижкой Хиллари была похожа скорее на панка или рокера, чем на девушку, только что вышедшую из салона красоты Джеффа Дуайра. Без косметики, в рабочей рубашке и джинсах, с босыми ногами, облепленными песком после прогулки по пляжу в Милфорде, она, наверное, показалась маме инопланетянкой. Мама, конечно, заметила, как серьезно я к ней относился, и это, несомненно, ей было очень неприятно. В своей книге она назвала Хиллари «опытом роста». Девушка «без косметики на лице, в больших выпуклых темных очках, с каштановыми волосами без определенной прически» встретилась с женщиной с ярко-розовой помадой на губах, подведенными бровями и серебряной прядью в волосах. Мне доставляло удовольствие наблюдать за тем, как они старались «раскусить» друг друга. Со временем им это удалось. Маму стала меньше волновать внешность Хиллари, а та, в свою очередь, научилась за собой следить. Несмотря на различие в стиле, обе были умными, решительными, жизнерадостными и эмоциональными женщинами. Когда они объединялись, у меня не оставалось никаких шансов.

К середине мая я понял, что хочу всегда быть с Хиллари. Я познакомился с несколькими ее друзьями, включая Сюзан Грейбер, ее однокашницу из Колледжа Уэллсли, впоследствии назначенную мною на пост федерального судьи в Орегоне; Кэролайн Эллис, способную, своеобразную ливанку из штата Миссисипи, которая умела быть «больше южанкой», чем я, а сейчас занимает пост ректора Университета штата Миссисипи, и Нила Стейнмэна, самого талантливого студента из встреченных мною в Йельском университете, собравшего в 1992 году в штате Пенсильвания первые пожертвования на мою предвыборную кампанию.

Я узнал о детстве Хиллари в Парк-Ридже, штат Иллинойс; о четырех годах ее учебы в Колледже Уэллсли, где она изменила свои политические взгляды, став из республиканки демократкой, из-за движения за гражданские права и против войны; о ее поездке после окончания учебы на Аляску, где она зарабатывала на жизнь тем, что очищала рыбу от слизи; о ее интересе к оказанию юридической помощи беднякам и к проблемам детей. Я также слышал о знаменитой речи Хиллари на выпускной церемонии в Колледже Уэллсли, в которой она выразила противоречивые чувства нашего поколения — неприятие политической системы и решимость добиться лучшего будущего для Америки. Эта речь получила большую известность во всей стране и впервые принесла Хиллари славу за пределами ее ближайшего окружения. Мне нравилось, что в политической деятельности она, как и я, была одновременно идеалисткой и прагматиком. Хиллари хотела перемен и знала: чтобы добиться их, необходимы постоянные усилия. Ей, как и мне, надоело, что наша партия терпит поражения и относится к ним как к доказательству своей добродетели и нравственного превосходства. Хиллари пользовалась большим авторитетом на юридическом факультете, она была «крупной рыбой» в нашем маленьком «пруду», где существовала очень большая конкуренция. Я же то появлялся там, то уплывал.

Многие студенты, с которыми мы оба были знакомы, говорили о Хиллари так, словно немного ее побаивались. Я не испытывал ничего подобного. Мне просто хотелось быть с ней рядом. Однако время, которое мы могли проводить вместе, заканчивалось. Хиллари согласилась поработать летом в юридической фирме Treuhaft, Walker, and Burnstein в Окленде, штат Калифорния, а мне предложили стать координатором предвыборной кампании сенатора Макговерна в южных штатах. До встречи с Хиллари я очень хотел, чтобы меня взяли на эту работу. Предвыборный штаб должен был находиться в Майами, и в мои обязанности входили поездки по всем южным штатам для организации и развертывания в них предвыборной кампании. Я знал, что буду хорошим координатором, и хотя, по моему мнению, Макговерн вряд ли сумел бы добиться очень хороших результатов на всеобщих выборах на Юге, он мог привлечь на свою сторону значительное число делегатов съезда во время предварительных выборов. Помимо всего прочего, я мог получить уникальный опыт политической работы, важный для моей дальнейшей жизни. Мне представилась редкая для двадцатипятилетнего студента возможность, которую я получил благодаря как дружбе с Риком Стернсом, занимавшим важный пост в предвыборном штабе Макговерна, так и программе позитивных действий: им нужен был по меньшей мере один южанин на ответственном посту!

Проблема заключалась в том, что я больше не стремился получить эту работу. Я знал, что, если уеду во Флориду, мы с Хиллари можем потерять друг друга. Хотя перспектива работы в предвыборном штабе казалась мне увлекательной, я опасался, как записано в моем дневнике, что она просто станет «способом придать официальный статус моему одиночеству», позволит мне общаться с людьми для благого дела, однако при этом между мной и ими всегда будет существовать дистанция. Между мной и Хиллари не было никаких преград. С самого начала она стала мне близка, и, прежде чем я сам это понял, завоевала мое сердце.

Я собрался с духом и спросил у Хиллари, можно ли мне провести это лето вместе с ней в Калифорнии. Сначала она не поверила, что я действительно этого хочу, поскольку знала, как мне нравится заниматься политикой и как серьезно я отношусь к борьбе против войны во Вьетнаме. Я сказал Хиллари, что люблю ее и хочу понять, сможем ли мы быть вместе, а на работу и реализацию честолюбивых замыслов у меня еще будет целая жизнь. Она немного помедлила, а потом согласилась, чтобы я отвез ее в Калифорнию. До этого мы были вместе всего около месяца.

Мы сделали короткую остановку в Парк-Ридже, чтобы познакомиться с семьей Хиллари. Ее мать, Дороти, была красива и обаятельна, и у нас с самого начала установились хорошие отношения, но отец Хиллари воспринял меня как чужака, так же, как саму Хиллари — моя мама. Хью Родэм был грубоватым, склонным к жестким формулировкам республиканцем, который, мягко говоря, относился ко мне с подозрением. Однако чем больше мы с ним разговаривали, тем больше он мне нравился. Я принял решение продолжать эти беседы, пока наши отношения не наладятся. Вскоре мы с Хиллари отправились на машине в Беркли, штат Калифорния, находящемся недалеко от Окленда, где она должна была работать и жить в небольшом доме, принадлежавшем родной сестре ее матери, Аделине. Через день-два я проехал на машине через всю страну до Вашингтона, чтобы сказать Рику Стернсу и Гэри Харту, руководителю предвыборной кампании сенатора Макговерна, что не смогу поехать во Флориду. Гэри решил, что я сошел с ума, если упускаю такую возможность. Полагаю, такого же мнения был и Рик. Вероятно, я казался им глупцом, однако те возможности, от которых мы отказываемся, формируют нашу жизнь в не меньшей степени, чем те, которые используем.