Александр Панцов - Чан Кайши

26 января 1923 года Сунь опубликовал в Шанхае совместное с Иоффе сообщение, в котором, в частности, подчеркивалось: «Китай пользуется самой широкой симпатией русского народа и может рассчитывать на поддержку России». Обе стороны обнаружили «полное совпадение их взглядов на китайско-русские отношения», подчеркнув, что «в настоящее время коммунистический строй или даже советская система не могут быть введены в Китае» из-за отсутствия необходимых условий; «самой насущной и важной задачей Китая является его национальное объединение и приобретение полной национальной независимости».

Через месяц, 21 февраля, Сунь вернулся в освобожденный Кантон, вновь возглавив местное правительство, которое назвал военным. Себя он опять провозгласил генералиссимусом. А в Советском Союзе 8 марта 1923 года Политбюро ЦК РКП(б) приняло решение оказать «денежную поддержку Сунь Ятсену в размере около двух миллионов мексиканских долларов [21] Мексиканские доллары ходили в Китае наряду с юанями (китайскими долларами), обменивались один к одному. », то есть примерно 555,5 тысячи американских долларов, и послать к нему группу «политических и военных советников». Кроме того, Политбюро решило «заложить основу революционной армии в Западном Китае».

Еще находясь в Шанхае, Сунь настойчиво звал Чан Кайши поехать с ним в Кантон. 3 февраля 1923 года он включил его в состав высшего органа управления войсками: Военного совета Гоминьдана, который возглавил сам. А 18 февраля назначил начальником штаба уже не армии Сюй Чунчжи, которому Чан не хотел подчиняться, а своей личной ставки.

Но Чан Кайши продолжал болеть. Судя по всему, он никак не мог выйти из очередного цикла нервного расстройства и все копался в себе и в отношении к нему окружающих. Это видно по записям в его дневнике. «Мои родители хотели, чтобы я стал совершенным человеком, — записал он в те дни, — но я и сегодня — маленький ребенок, обуреваемый злыми страстями… Кто, кроме Сунь Ятсена, относится ко мне искренне? Таких людей можно пересчитать по пальцам. Те, кому я когда-то верил, больше не заслуживают доверия. Во всех делах в Поднебесной надо опираться только на себя. Во всем мире близким мне человеком можно считать только Сунь Ятсена. Помимо него у меня есть лишь дети. Все же остальные — вызывающие отвращение животные».

Похоже, в то время к этим животным он стал уже относить и свою новую пассию Дженни. Во всяком случае о ней, как о близком человеке, он в дневнике не упомянул. Тем не менее взял ее с собой в Кантон, когда наконец в середине апреля 1923 года после настойчивых просьб Сунь Ятсена, «цикады» Чжана, Ляо Чжункая и других товарищей по партии поехал туда.

В Кантоне Чан с головой ушел в разработку операции по разгрому войск Чэнь Цзюнмина, которые закрепились в восточном Гуандуне. Как начальник штаба ставки генералиссимуса он теперь подчинялся только Суню. Казалось, его честолюбие должно было быть удовлетворено. Но увы! Ему и этого было мало. Он по-прежнему хотел, чтобы все генералы и офицеры беспрекословно принимали его военные планы, но у тех имелись свои мнения. К тому же у Чана возникли разногласия с министром финансов кантонского правительства Ляо Чжункаем по вопросам финансирования армии.

В итоге 12 июля Чан вспылил и, накричав на Ляо Чжункая, в гневе опять подал в отставку, после чего уже через несколько часов вместе с Дженни сел на пароход, отправлявшийся в Гонконг. Оттуда он вновь бежал в Шанхай, а затем к себе в деревню. Уезжая, он оставил письмо, в котором излил негодование по адресу бывших друзей — Ляо Чжункая и генерала Сюй Чунчжи, и, как было уже не раз, попросил отправить его в Россию, заявив, что после возвращения из Москвы хотел бы занять какой-нибудь пост в армии, на котором мог бы действовать без чьего-либо вмешательства. Что это за пост, он не уточнил.

Находившийся в то время в Кантоне представитель Коминтерна Маринг всем этим был страшно удивлен. Он много общался с Чаном в то время и в конце июля 1923 года в одном из писем Иоффе характеризовал его как «наиболее доверенного помощника Суня», «одного из… <���его> лучших генералов» и «одного из лучших членов ГМД». «Он никогда не стремился занять какой-либо пост и не участвовал в борьбе за должности», — добавил он. Маринг попытался прояснить причины отъезда Чана у Сунь Ятсена, но тот не захотел говорить об этом. Зато Ляо Чжункай был более-менее откровенен: «Он устал от безуспешной борьбы здесь в Гуандуне, так как его планы не могли быть реализованы из-за споров между генералами».

Терпеливый Сунь Ятсен вновь пошел Чану навстречу. Уже 23 июля, то есть на следующий день после приезда Чан Кайши в Сикоу, Ван Цзинвэй, явно по просьбе вождя, прислал Чану телеграмму, вызывая его в Шанхай. А через три дня, 26 июля, передал ему предложение Суня: отправиться в Москву во главе специальной миссии, персональный состав которой был определен в последующие дни: два гоминьдановца, включая Чана, и два коммуниста, один из которых — знакомый нам Чжан Тайл эй, бывший переводчик Маринга [22] Через месяц после приезда делегации в Москву к ней присоединился еще один гоминьдановец, прибывший из Европы. . Наконец-то давняя мечта Чан Кайши посетить Россию начала сбываться.

Сунь Ятсен очень многого ожидал от этой поездки. Во-первых, ему хотелось, чтобы его доверенный человек своими глазами увидел то, что происходит в СССР, выяснив все «за» и «против» советской власти. Во-вторых, он рассчитывал, что Чан детально ознакомится с опытом партийного и военного строительства в Советской России, с организацией работы в области образования, пропаганды и молодежной политики. В-третьих, он полагал, что Чан обсудит с вождями РКП(б) и Коминтерна вопросы реорганизации Гоминьдана в массовую политическую партию, получив рекомендации идеологического и организационного характера. И, наконец, — самое главное: он надеялся, что Чан убедит московских товарищей в целесообразности своего старого военного плана, который он по-прежнему вынашивал, — координирование военных действий своих войск и Красной армии против северных милитаристов и создание с помощью СССР новой военной базы Гоминьдана в Монголии или у ее границ. И предполагал даже, что две трети материальной помощи, выделяемой Москвой Гоминьдану, пойдут на строительство военной базы на севере или западе Китая.

Делегация Чан Кайши отбыла из Шанхая 16 августа 1923 года. На ответственное партийное задание в Москву ее провожал весь шанхайский бомонд Гоминьдана, включая Ван Цзинвэя и «цикаду» Чжана, а Дженни и оба сына сопровождали Чана аж до порта Дайрень (Далянь), где члены делегации пересели с парохода на поезд. К поездке Чан хорошо подготовился: еще 5 августа он написал двенадцатистраничный доклад об истории китайской революции и деятельности Гоминьдана, который собирался представить руководящим деятелям большевистской партии.