Александр Панцов - Чан Кайши

В то время в Ухани находилась Мэйлин, приехавшая туда с матерью и старшей сестрой Айлин в декабре 1926 года навестить свою сестру Цинлин (вдову Сунь Ятсена) и брата Т. В. Суна. Последний после гибели Ляо Чжункая с конца сентября 1926 года возглавлял министерство финансов национального правительства и в Ухань приехал с первой группой министров. Как и его сестра Цинлин, которую он очень уважал, Т. В. Сун был в то время крайне левым. Чан в ту неделю неоднократно встречался с ним и с Цинлин, но виделся ли он с Мэйлин, неизвестно. По крайней мере, записи об этом в его дневнике отсутствуют.

Злой и угрюмый, Чан Кайши вернулся в Цзянси 18 января 1927 года и в начале февраля начал наступление на Шанхай и Нанкин. В то же время он потребовал от руководителей Коминтерна немедленно отправить Бородина в Москву, заменив его на кого угодно (Чан предлагал, в частности, кандидатуры видных советских коммунистов Радека или Карахана). Со своей стороны Политбюро большевистской партии 17 февраля на секретном заседании приняло решение полностью подчинить Чана уханьскому правительству. «Линию Ц<���И>К Гоминьдана (на самом деле имелась в виду линия Бородина. — А. П.) в отношении Чан Кайши считаем правильной, — передал Бородину Сталин, — принять меры, чтобы… не выпячивался при этом Бородин, дабы конфликт не был расценен как борьба между Бородиным и Чан Кайши за влияние».

В конце февраля знакомый нам Войтинский, находившийся в то время в Ухани и не на шутку взволнованный сложившимися обстоятельствами, в обход Бородина отправился в Наньчан на переговоры с Чан Кайши, но ничего не достиг. Чан упорно требовал отзыва Бородина. «Все трения в нашей партии вызваны Бородиным», — утверждал он. «Конфликт коренится в Ухани… Последнее время Бородин начал вести политику раскола нацревдвижения… Сейчас я иду против него, так как он держится опасной линии, ведущей к существованию двух правительств… Мы готовы идти на разрыв». Чан также пожаловался Войтинскому, что коммунисты распускают слухи «по поводу меня о том, что я стал милитаристом, что я диктатор, что я хочу порвать с СССР, что я будто иду на соглашение с японцами».

Вернувшись в Ухань, Войтинский сказал одному из вождей компартии Китая: «Положение безнадежное». Бородин же, узнав о переговорах Войтинского, обвинил его в том, что поездка в Наньчан только «усилила высокомерие Чана и подорвала наш престиж». После бурного разговора с Бородиным Войтинский проинформировал Москву о путчистских намерениях Чан Кайши.

А Чан между тем 27 февраля выпустил «Манифест», в котором объявил: «Часть членов ГМД находилась все время в тылу, другая — на фронте, и поэтому, ввиду потери контакта, возникли разные мнения… Если так будет продолжаться, то не только партия распадется, но и будущее нашей революции станет под угрозу. Когда я думаю об этом, мне становится страшно. Поэтому я стремлюсь к тому, чтобы все товарищи объединились в работе по укреплению власти партии и чтобы они высоко ценили все партийные основы». Он вновь предложил «всем товарищам просить Ван Цзинвэя (так в тексте. — А. П.) о возвращении из отпуска для достижения единства в рядах вождей партии», подчеркнув, что «мысль о Ван Цзинвэе заполняла все мое время» и что «я пришел к решению, что если т. Ван не вернется, я подам в отставку». Он предложил как можно скорее созвать пленум ЦИК Гоминьдана, чтобы «решить основные вопросы». «Наступил момент, когда в нашей партии наблюдается чуть ли не раскол», — предупредил он. Конечно, он лукавил, но ему важно было показать, что не он является инициатором этого раскола.

В том же «Манифесте» Чан пожаловался на то, что ЦИК «не имеет твердой линии» по финансовым вопросам. Дело в том, что уханьское правительство стало ограничивать денежные выплаты его войскам, стремясь не мытьем, так катаньем подчинить Чан Кайши своей воле. Понимая, что без налаживая отношений с министром финансов Т. В. Суном ему не победить Бородина, Чан в начале марта написал письмо старшей сестре Суна Айлин, пригласив ее вместе с матерью в Цзянси. Та приняла приглашение и прибыла в цзянсийский порт Цзюцзян, расположенный в 300 километрах от Ухани вниз по реке Янцзы. Ни она, ни ее мать не спустились на берег, и Чану пришлось беседовать с Айлин на борту парохода. Ему позарез нужны были деньги, и он попросил Айлин убедить брата перейти на его сторону. По воспоминаниям Дженни, которые на этот раз соответствуют действительности, та ответила согласием, но напрямую заявила Чану:

— Я заключу с вами соглашение… Я не только повлияю на моего брата Т. В. <���Суна> с тем, чтобы он, как вы хотите, ушел из уханьского правительства, но сделаю даже лучше. Он и я договоримся с шанхайскими банкирами, чтобы они выделили вам необходимые средства… Но взамен вы согласитесь жениться на моей сестре Мэйлин.

Чан, который и сам был готов оставить Дженни ради Мэйлин, согласился.

Оставалось только поговорить с Дженни. Как мы помним, Чан никогда не бросал своих женщин, не договорившись с ними миром. И жене, и официальной наложнице он выплачивал содержание. Точно так же он решил поступить и с Дженни, откровенно рассказав ей о своем соглашении с Айлин. Дженни, конечно, была убита горем, но он, по ее словам, заверил ее, что они расстанутся не навсегда:

— Освободи меня на пять лет, чтобы я мог, женившись на Мэйлин Сун, получить необходимую <���финансовую> помощь и закончить <���Северный> поход без помощи из Ханькоу! Это только политическая женитьба!

Он предложил ей поехать за его счет на учебу в Америку, поклявшись, что через пять лет, когда все утрясется, вернет ее и они будут жить счастливо до конца их дней.

Состоялся ли на самом деле такой разговор, мы не знаем, но то, что Дженни действительно в двадцатых числах марта 1927 года уехала из Наньчана в Шанхай, правда. Чан же отправил письма Мэйлин и Айлин, попросив их вместе с другими членами семьи Сунов немедленно покинуть Ухань и прибыть к нему. Он любил Мэйлин все больше. «Сегодня я все время скучал о младшей сестре Мэй (так Чан стал ее тогда называть. — А. П.)», — записал он в дневнике 21 марта.

Вместе с тем политическая обстановка вокруг Чана продолжала накаляться. Вскоре после его тайной встречи с Айлин, 10–17 марта в Ухани прошел 3-й пленум ЦИК Гоминьдана, который лишил Чана всех высших постов в партии, в том числе поста председателя Политсовета Центрального исполкома. Политсовет был вообще ликвидирован и вместо него вновь сформирован Политкомитет, в президиум которого были избраны семь человек, в том числе (заочно) Ван Цзинвэй, а также коммунист Тань Пиншань. Пленум также дезавуировал решение предыдущего пленарного заседания ЦИК о запрещении коммунистам заведовать отделами ЦИК Гоминьдана, постановив сформировать новый состав национального правительства, в котором два поста (министра труда и министра сельского хозяйства) были предложены коммунистам. Не желая идти на открытый конфликт, Чан, не присутствовавший на пленуме, объявил о поддержке этих решений. Но поляризация Гоминьдана усилилась.