Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

«Террористы» сразу столкнулись с серьезной проблемой. В отличие от итальянских коллег, всегда имевших денежную и техническую поддержку из отдела «С» Первого Главного управления КГБ, у них не было ни оружия, ни взрывчатки. Все это можно было где-то купить, но нужны были деньги. Недолго думая, «террористы» двинулись по пути, указанному русскими революционерами, — и занялись банальным разбоем, причем в его самой рискованной и малоприбыльной форме.

«Красная бригада» выслеживала богатых кавказцев, засидевшихся в ресторанах, на темной улице их били по голове металлической трубой со свинцовым набалдашником. После этого забирали часы, золотые перстни и деньги. Итогом «революционной деятельности» стало четверо покалеченных и один труп. Еще один человек находился в тот момент в коме, но вряд ли имел шанс выжить.

Однообразность нападений позволила оперативникам быстро выйти на бандитов. Как только выяснилась политическая составляющая дела, то немедленно подключился и КГБ, и теперь «Красную бригаду» ждали самые суровые кары — вплоть до смертной казни.

Пустовит это понимал и уже начал «косить», изображая на амбулаторной экспертизе сумасшедшего. В качестве «бреда» он выбрал вариацию теории Родиона Раскольникова: есть unter- и ubermenschen, последние имеют право убивать первых. Теперь он ждал направления уже на стационарную экспертизу и советовался со мной — как с «экспертом» по психиатрии.

Мне его «бред» показался малоубедительным — уж слишком рассудочно он звучал. Однако предложить что-либо более «патологическое» я не мог. Как известно хотя бы из Ильфа и Петрова, переобуваться в воздухе и менять «бред» симулянту категорически противопоказано.

Мирную беседу с «террористом» прервал неожиданный вызов на этап. В тот момент в спешке я допустил серьезный прокол. Мы обменялись с Пустовитом контактными адресами, я дал адрес Любани, при этом не проследил, чтобы Пустовит адрес зашифровал. «Террорист» оказался плохим конспиратором и записал адрес в блокнот открытым текстом — что имело неприятные последствия.

Весной Любаня написала, что ее снова вызвали повесткой в прокуратуру. Думая, что это очередной допрос о диссидентах, Любаня, как обычно, повестку выбросила. На другой день за ней прислали машину и отвезли к следователю. Тот показал ксерокопию листа блокнота с ее адресом и потребовал, чтобы она «немедленно рассказала» о своих «преступных связях» с членами «Красной бригады».

Любаня, конечно, ничего не могла рассказать — ни о каких «бригадах» она никогда даже не слышала. Следователь целый час угрожал ей то одной, то другой карой и договорился до того, что ее «тоже расстреляют, как Пустовита». Любаня как раз затянулась сигаретой и закашлялась от смеха. Как дочь адвоката она знала цену таким угрозам.

Мне пришлось извиняться перед Любаней и подробно описать происшествие в подцензурном письме — в расчете на то, что, прочтя его, чекисты оставят свою обычную паранойю и примут правду за правду. Похоже, так и случилось, ибо больше Любаню по этому поводу никто не беспокоил.

Сам Пустовит ей не написал. Думаю, что к этому времени он уже сидел в камере смертников сызранской тюрьмы и писать ему о себе все равно было нечего [72] Дело казанской «Красной бригады» стало сюжетом документального фильма Игоря Каневского в серии «Следствие ведут знатоки» — как обычно, в довольно вольном изложении. Там Пустовита «перекрестили» из леваков в фашисты, а самой «Бригаде» добавили еще один труп — девушки, утопленной в каком-то парке в пруду. Таким образом следствие словило сразу двух зайцев: отягощало вину «террористов» и «раскрывало» безнадежный «висяк» (заодно мимоходом спасая настоящих преступников, совершивших насилие и убийство). .

— Шаг вправо, шаг влево считаются побегом. Конвой открывает огонь без предупреждения!

Снова долгое ожидание Столыпина на железнодорожных путях. Сил не было, я просто уселся в снег, думая только о том, как бы не застудить почки. В тройнике вагона я отправил этапную селедку сидевшим в соседнем тройнике особнякам и получил от них неприятное известие. Столыпин ехал в сторону, противоположную Самаре, — в Свердловск [73] С 1991 года — Екатеринбург. .

Не знаю, было ли это продолжением действия нейролептиков или шоком от новости, но, получив ее, я впал в состояние ступора. Этап на восток означал только то, что меня переводят в другую СПБ — но в какую?

Своими негнущимися мозгами я пытался сложить, как кубик Рубика, карту СССР. По ней получалось, что были три варианта: известная беспределом СПБ в Благовещенске, столь же кошмарная СПБ в Ташкенте и неплохая СПБ в Талгаре. Как обнаружилось позднее, нейролептики всего за неполный месяц сильно съели мозги. Иначе я помнил бы, что этапы в Среднюю Азию шли как раз через Самару — так ехал Солженицын, которого отправили в лагерь в Казахстан.

Из Столыпина через конвойного солдата я отправил письмо Любане (оно дошло).

Новая неприятность — меня выгнали из сумасшедшего дома и везут черт-те знает куда. Хотя догадываюсь — в Ташкент. Прощай, Казань. Вот тебе, бабушка, и «Архипелаг ГУЛАГ», как говорят диссиденты. Плохи мои дела, Любовь Аркадьевна, очень плохи. Доживу ли до весны, не знаю… Вот будет праздник у бесов всех мастей. Сколько еще можно терпеть, в конце концов? Мало кому столько достается. Уже шестая тюрьма, а еще будут седьмая и восьмая. И не так плохи этапы и тюрьмы, как страшно «лечение». За двадцать дней я был дважды на грани суицида. Господи, защити же меня! (21.XI. 1980)

Сейчас звучит, как цитата из протопопа Аввакума. И я, действительно, уже молился — как говорят, «в окопах атеистов не бывает». Суточный этап был очень тяжелым. Как назло, попался вологодский конвой — о чем с гордостью объявил сержант сразу, как всех загрузили. Вологодские конвои — с солдатами, говорящими на характерном северном диалекте, в котором «о» не заменяется московским «а», — были известны своей грубостью и жестокостью.

Так оно и случилось. На все просьбы арестантов ответом был только мат, несколько раз солдаты кого-то вытаскивали из клеток в коридор, где и били. Как обычно, вовремя не давали воды, не выводили в туалет. Сам туалет был загажен до невыносимости, ну, и, как обычно, там не было воды.

Как «невменяемого», меня этапировали отдельно в тройнике. Однако тройник ни одного километра не проехал пустой, туда запихивали кого ни попадя. За эти сутки перед глазами прошел почти по полному спектру весь уголовный мир. Колхозники в тулупах, сидевшие за мордобой и прочие дурацкие пьяные выходки; гопники из мелких городов, уголовники строгого режима, малолетки, всевозможные редкие экземпляры пород тюремной фауны — от сифилитиков до сотрудников МВД.