Сева Новгородцев - Интеграл похож на саксофон

Легко теперь, из свободного и безопасного времени, издеваться над товарищем Ждановым (которого народ и помнит-то за эту цитату да за нападки на Ахматову и Зощенко), но он изрек такое не по глупости или недостатку образования. Жданов был политиком сталинской школы и случайных слов не говорил. Быть может, это была фрейдистская оговорка, и в своей обличительной филиппике партия ненароком выдала мучившие ее страхи, сталкивавшие саксофон во что-то низкое, растленное и потенциально преступное.

Эта фраза, прочно вошедшая в народный лексикон, до сих пор выскакивает то там, то сям, как черт из коробочки. Она малым зеркальцем отразила сталинскую паранойю по отношению ко всему иностранному, охватившую Отца народов после войны. Любой контакт с заграницей мог окончиться лагерным сроком, а женщины, имевшие несчастье полюбить иностранца, вместо того чтобы идти под венец, шли по этапу.

15 февраля 1947 года был принят указ, запрещавший браки с иностранцами. Пары, успевшие зарегистрировать свои отношения, оказались в довольно сложном, даже безвыходном положении. Мужья-иностранцы могли беспрепятственно вернуться на родину, но без русских жен. Романтическая связь с иностранцем стала фактически приравниваться к шпионажу и преследовалась в уголовном порядке. Указ был отменен 24 октября 1953 года.

Корни сексуальной ревности и завистливого страха, возведенных в государственную политику, можно увидеть еще у пролетарского писателя Максима Горького, который в 1928 году из итальянского Сорренто разразился в газете «Правда» знаменитой статьей.

…в чуткую тишину начинает сухо стучать какой-то идиотский молоточек — раз, два, три, десять, двадцать ударов, и вслед за ними, точно кусок грязи в чистейшую, прозрачную воду, падает дикий визг, свист, грохот, вой, рев, треск; врываются нечеловеческие голоса, напоминая лошадиное ржание, раздается хрюканье медной свиньи, вопли ослов, любовное кваканье огромной лягушки; весь этот оскорбительный хаос бешеных звуков подчиняется ритму едва уловимому, и, послушав эти вопли минуту, две, начинаешь невольно воображать, что это играет оркестр безумных, они сошли с ума на сексуальной почве, а дирижирует ими какой-то человек-жеребец, размахивая огромным фаллосом.

Это — музыка для толстых. Под ее ритм во всех великолепных кабаках «культурных» стран толстые люди, цинически двигая бедрами, грязнят, симулируют акт оплодотворения мужчиной женщины. Это — эволюция от красоты менуэта и живой страстности вальса к цинизму фокстрота с судорогами чарльстона, от Моцарта и Бетховена к джаз-банду негров, которые, наверное, тайно смеются, видя, как белые их владыки эволюционируют к дикарям, от которых негры Америки ушли и уходят все дальше.

Нечеловеческий бас ревет английские слова, оглушает какая-то дикая труба, напоминая крики обозленного верблюда, грохочет барабан, верещит скверненькая дудочка, раздирая уши, крякает и гнусаво гудит саксофон. Раскачивая жирные бедра, шаркают и топают тысячи, десятки тысяч жирных ног. Наконец музыка для толстых разрешается оглушительным грохотом, как будто с небес на землю бросили ящик посуды.

Из Италии Горький возвратился в СССР в 1932 году, с его возвращением связано у нас семейное предание. Мой отец плавал тогда старшим помощником на пароходе «Жан Жорес», осенью того года судно оказалось в одном из итальянских портов. Срочной телеграммой капитана и его вызвали в советское посольство.

«Мы приезжаем в Рим, — рассказывал отец, — а там торжества, идет парад во главе с Муссолини. Мы спрашиваем, по какому поводу. А нам отвечают: как, вы не знаете? Десятилетие фашизма!» Советский посол Потемкин устроил морякам прием, на котором предложил доставить Алексея Максимовича Горького в СССР. Горького уже приглашали плыть на пассажирском теплоходе первым классом, но он отказался и заявил, что «хочет быть с обыкновенным народом». Так и получилось, что выбор пал на «Жан Жорес».

Горькому отвели каюту капитана, а в каюте отца разместились сын Горького, Максим Пешков (убит в 1934 г.), и две его внучки, Марфа и Дарья. Были там и бывшая гувернантка, которая по настоянию Алексея Максимовича пошла учиться медицине и к тому моменту стала домашним врачом, а также личный секретарь Крючков, впоследствии расстрелянный.

Судно шло запланированным рейсом, зашли в Геную, догрузились, потом взяли курс на Одессу.

По приглашению турецкого правительства заходили в Константинополь. «Мы остались на борту, — вспоминал отец, — Горький сошел на берег, Партия труда принимала его у себя. А мы полицейских опоили настолько, что они не смогли выполнять своих обязанностей».

Советское правительство хотело принять Горького с высокими почестями, у Сталина были на него виды. Поначалу «Жан Жорес» должны были сопровождать эскадренные миноносцы Черноморского флота, но Горький от этого отказался. Отец рассказывал: «Он очень хорошо вел себя на судне, завтракал с нами в кают-компании, а когда проводили политзанятия, то всегда присутствовал и говорил лектору, что тот неверно докладывает историю партии».

В Одессе все подготовили к историческому моменту.

Причал был оцеплен войсками НКВД, прямо к судну подогнали личный вагон Генриха Ягоды, наркома внутренних дел, для следования семьи Горького в Москву. На причале рабочие делегации с заводов и фабрик со знаменами и транспарантами под звуки духового оркестра приветствовали возвращение на родину знаменитого земляка, задержавшегося в Италии на 11 лет.

Но вот смолкли трубы, отзвучали приветственные речи, слово дали Горькому. Тысячи лиц, устремленных на него, затаили дыхание. Какие слова произнесет автор знаменитого «Буревестника»? «Ну что? — донеслось с трибуны. — Пришли пролетарского писателя послушать?» «Ур-р-рра-а! — прокатилось по причалу. «Шли бы вы лучше работать!» С этими словами классик со своим сопровождением пошел к вагону главы НКВД, трубы грянули туш. Возвращение состоялось. Жить Горькому оставалось четыре года.

Из личной переписки

В порту Феодосии Горький проработал всего два дня, и то говорят, на песчаном карьере. Однако и этого было достаточно для того, чтобы улицу с потрясающе красивым названием Итальянская переименовать его именем, вернее, псевдонимом.

Касательно «Жана Жореса». Трагична судьба этого теплохода. В период высадки феодосийского десанта он несколько раз приходил в порт. 16 января 1942 года в 21 час 00 мин. при входе в феодосийский порт «Жан Жорес» подорвался на магнитной мине и затонул, погибло около 40 человек. Какое-то время были видны его надстройки, после 1960-х годов их срезали. В настоящее время он так и покоится на месте своей гибели, над которым установлен памятный знак.