Максим Артемьев - Гюго

Подлинное долголетие некоторым из них подарило гениальное соавторство — в лице великих музыкантов. Первым из них стал Джузеппе Верди, в 1844 году написавший оперу «Эрнани», успех которой при первой постановке в Венеции был сравним с успехом 1830 года, ибо также пришлось преодолевать препятствия — со стороны австрийских властей. В считанные месяцы опера «Эрнани» обошла всю Италию, а затем и европейские столицы, а затем пересекла океан и её увидели зрители в Рио-де-Жанейро. Правда, в самом Париже опера шла под изменённым названием «Изгнанник», поскольку Гюго не понравилось её либретто. «Эрнани» не является столь же известной оперой Верди, как «Риголетто» по мотивам пьесы того же Гюго, но в творческой биографии композитора она стала важным этапом. В 1904 году вердиевская «Эрнани» была полностью записана на пластинки — первый подобный опыт в мире, тоже своего рода веха в истории шоу-бизнеса и культуры.

Следует сказать, что ещё в 1830-м за оперу «Эрнани» взялся другой великий итальянский композитор — Винченцо Беллини, но, написав около четверти объёма от всего произведения, он отказался от задачи, осознав непреодолимые цензурные помехи со стороны австрийцев, которым тогда принадлежал Милан. Тем не менее существуют записи дошедших до нас фрагментов оперы, которые исполняют известные певцы. Упомянем также, что «Битва за Эрнани», будучи сама по себе увлекательным сюжетом, легла в основу одноимённого французского телевизионного фильма 2002 года.

Постановка «Эрнани» показала, что помимо литературного гения Гюго обладал ещё одним качеством, отсутствовавшим у большинства его современников-писателей, — он был прирождённым лидером, который активно влиял на окружающую жизнь. Поэтому он так выделялся на фоне своих коллег. Иные из них обладали огромными дарованиями, но так и остались в рамках сугубо литературных. Думается, здесь будет уместно рассмотреть несколько сюжетов — взаимоотношения между Гюго и его собратьями по писательскому цеху.

Альфонс де Ламартин был старше Гюго почти на 12 лет. Он — первый романтик во французской поэзии и долгие годы считался за рубежом едва ли не самым прославленным поэтом своей страны (Гюго был более известен своими драмами и романом). В России имя Ламартина служило олицетворением романтизма. В 1820—1830-е годы он много писал, но его стихи не поднимались до уровня первого, прославившего его сборника «Поэтические размышления». Его большие поэмы — «Смерть Сократа», «Жослен», «Падение Ангела» вообще были шагом в ложном направлении, ибо не отвечали природе его дарования — сугубо лирического и медитативного. Как писал Поль Валери, «Гюго царствовал; он оставил Ламартина позади себя достоинствами бесконечно более могущественной и более точной материальности».

В этих словах ключ к пониманию различия между двумя поэтами. Ламартину не хватало точной детали, впечатляющего образа, которые всегда отталкиваются от меткого наблюдения. Его поэзия больше говорит об ощущениях и размышлениях поэта (чаще всего грустных), чем об окружающем мире. У Гюго же всегда представлена яркая картина, порой с избыточными и преувеличенными образами. И ему свойственно необыкновенное разнообразие сюжетов и жанров, при всегда мастерском их исполнении.

Оба поэта вошли в парламент — Ламартин на десять лет раньше и в нижнюю палату как избранный депутат, Гюго же в верхнюю, как назначенный королём пэр. Ламартин тогда увлёкся написанием больших исторических опусов («История жирондистов») и в Февральскую революцию стал де-факто главой временного правительства. Гюго работал над прозаической эпопеей «Отверженные», которая в отдельных местах представляет собой исторический трактат. Но та мощная жизненная сила, которая в нём присутствовала, дала ему новое рождение и как творцу, и как политику, и его карьера развивалась по восходящей вплоть до самой кончины, тогда как после поражения на президентских выборах в декабре 1848 года, когда он получил всего лишь 0,26 процента голосов, Ламартин навсегда выпал из политики, и последние 20 лет его жизни представляли собой постепенный упадок и забвение. Он уже не создавал ничего значительного и в литературе за редкими исключениями.

Ламартину не хватало именно энергии Гюго — ни в творчестве, ни в общественной жизни, хотя он вовсе не был размазнёй. Скорее Ламартину недоставало сосредоточенности и глубины прозрения.

Альфред де Виньи как поэт порой достигал тех же высот, что и Гюго. Но он сочинял скупо, и с годами всё меньше и меньше, но даже то, что рождалось, часто не выходило в печати. Хотя он и стал после ряда неудачных попыток членом академии, Виньи был склонен к ипохондрии. Он писал и глубокую серьёзную прозу, предвосхищающую экзистенциализм XX века, но она не пользовалась успехом у современников. Под влиянием неудач как в личной жизни, так и в литературной, Виньи после сорока лет покинул своих старых друзей по «Сенаклю» и проживал преимущественно в провинции. Отношения с Гюго, одним из самых близких друзей молодости, прекратились, два крупнейших поэта разошлись навсегда. В 1872 году в своих стихах на смерть Теофиля Готье Гюго не упомянул Виньи, а вспомнил лишь про Дюма, Ламартина и Мюссе.

Не задалась жизнь и у Оноре де Бальзака. Он не был избран в академики, долги и кредиторы преследовали его почти до самой кончины. Семью он создал незадолго перед смертью, и детей у него не было. Крупнейший романист своего времени не преуспел ни как капиталист, ни как общественный деятель. Всерьёз Бальзака в Париже не воспринимали. Он считался слишком суетным и вульгарным. Гюго высоко ценил его талант, Бальзак же, в свою очередь, критически оценивал романтические тенденции в творчестве собрата, не доверяя высоким словам, которых у Гюго всегда было в изобилии.

Альфред де Мюссе, младший романтик, был введён в круг Гюго своим одноклассником Полем Фуше, шурином Гюго. Мюссе какое-то время находился под влиянием Гюго, подражая его балладам, но в отличие от Готье и Нерваля — своих ровесников — быстро вышел из его тени и относился впоследствии к мэтру скорее иронически. Богемный персонаж, Мюссе не принимал серьёзности устремлений Гюго и поддевал его в своих стихотворениях.

Стихи Мюссе во Франции принято ставить ниже, чем стихи Ламартина, Виньи и, конечно, Гюго. Он писал слишком просто и незамысловато. Как прозаик Мюссе также уступает Гюго. Но вот как драматург он его превосходит — за счёт остроумного диалога, увлекательного сюжета, естественности и иронии. Гюго со своим пафосом и риторичностью, чересчур серьёзным отношением к своим героям проигрывает Мюссе. Их различие в драматургии можно уподобить различию пьес Льва Толстого и Антона Чехова. Тот и другой гении — но театр Толстого не идёт ни в какое сравнение с театром Чехова.