Андрей Танасейчук - Джек Лондон: Одиночное плавание

Предвечерний бриз весело врывался мне в легкие, рябил воды залива, гнал шаланды, которые нетерпеливо гудели, требуя, чтобы развели мост. Вокруг сновали буксиры с красными трубами, их пенистый шлейф покачивал наш шлюп. От склада вытянули баржу с грузом сахара, и она прошла мимо нас. Солнечные блики золотили морскую рябь; жизнь казалась великолепной» [53] Здесь и выше перевод цитируемого романа с англ. В. Лимановской. Название судна, которое покупал Джек Лондон, переведено как «Карусель», что едва ли точно; в оригинале название «Razzle-Dazzle» означает «пирушка», «кутеж», «пьяный загул»; видимо, переводчица выбрала более корректный вариант (в соответствии с советской традицией). .

Впрочем, в этом мире были свои непреложные законы, которым нужно было следовать. Чтобы стать «своим», необходимо было вместе со всеми пить. Юноша испытывал отвращение к спиртному, но вынужден был подчиниться этому закону. Алкоголь довольно скоро превратится для него в серьезную проблему, с которой до конца своих дней писатель так и не сможет справиться. Но тогда, как признавался: «Джон Ячменное Зерно помог мне отбросить смущение и страх и приобщиться к этому союзу вольных душ». Он полагал эту плату совсем небольшой за обретенную свободу. Тем более что в его восприятии «это был бунт, воплощение романтического духа, нечто запретное, но исполненное блеска и смелости. Я знал, что завтра не пойду на консервную фабрику. Завтра я стану устричником, начну разбойничать, как самый удалой пират…». И главное — начнется новая жизнь: «Наконец-то осуществится моя мечта: я буду спать на воде! На следующее утро проснусь, а вокруг — вода, и потом все время, день и ночь, на воде».

Тогда же, во время пирушки, он сговорился с бывшим матросом «Француза» — неким «Пауком Хили»: тот обещал остаться на судне и плавать вместе с ним, ну и, разумеется, ввести его в курс дела и помочь освоиться.

Уже через несколько дней «Рэззл-Дэззл» («Razzle-Dazzle») отправился «на дело», примкнув к флотилии «пиратов», и вернулся с богатой добычей. За первым рейсом последовали второй, третий…

«Чем ближе я знакомился с новой жизнью, тем больше прелести в ней находил, — вспоминал писатель годы спустя и добавлял: — Теперь, вспоминая прошлое, я понимаю, что занимался глупым и постыдным ремеслом. Но в те времена я не видел лучшего примера… Пиратская вольница была мне по душе; теперь я сам становился участником приключений, о которых до сих пор мнил только по книгам». К тому же в свой первый набег он «заработал» столько же, сколько получал за три месяца тяжелого монотонного труда на консервной фабрике.

Джек приобщился к регулярным выпивкам и, судя по всему, начал находить в них удовольствие. А они следовали почти без перерыва: после «дела», до него или даже вместо него. «Джон Ячменное Зерно, — признавался Джек Лондон в одноименном романе, — казался другом, и я начинал уже привыкать к нему».

Новая жизнь захватила и закрутила его — дома он не появлялся, проводя все время на своем судне. Впрочем, разве не об этом он мечтал?

Не совсем понятно, как обстояли дела с долгом «матушке» Дженни, а также делился ли он своими доходами с Флорой. Советские биографы писателя единодушны: долг Джек вернул сполна, часть денег от своего «промысла» регулярно отдавал матери. Ирвинг Стоун не столь категоричен: «Он возвратил няне Дженни часть долга, а остальные отдал на хозяйство Флоре», но — только с первого «набега». По ходу дальнейшего повествования данные вопросы Стоун не уточняет [54] Фразу из его книги: «Долгие месяцы ходил Джек на своей “Рэззл-Дэззл”, выплачивая долги няне Дженни, кормил семью, сотни раз пускался в опасные авантюры» — едва ли стоит принимать как окончательный ответ, поскольку не было «долгих месяцев», «выплаты долгов», «авантюры» — были, но отнюдь не «сотни». . Обходят эту тему дочь и жена писателя, осторожны и другие биографы: «вроде отдал, — то ли всё, то ли только часть». Осторожность их понятна: невозвращен-ные долги компрометируют героя, а ведь хочется, чтобы он был безупречен. Для советских исследователей Лондон был прежде всего убежденным социалистом, почти коммунистом, а у того, как известно, не только «холодный ум и горячее сердце», но и «чистые руки». Впрочем, до «почти коммуниста» было еще далеко, а 300 долларов — большие деньги, даже для «пирата». Тем более что у него имелись изрядные «накладные расходы», которых избежать он не мог, да, честно сказать, и не хотел.

Необходимую ясность в щекотливый вопрос вносит сам писатель: «Угощая новых собутыльников, я вдруг подумал, что на этой неделе вряд ли смогу вернуть очередную часть долга моей кормилице Дженни. “Ну, ничего, — решил я… — Ты мужчина, тебе надо знакомиться с людьми. Няня Дженни обойдется без твоих денег. Она же не умирает с голоду. У нее наверняка есть еще деньги в банке. Пусть подождет, понемногу все выплатишь”. Я перестал думать о своем долге няне Дженни и, знакомясь с новыми людьми, уже не жалел медяков». То есть какую-то часть долга он отдал, и, скорее всего, меньшую. А на остальное махнул рукой до лучших времен.

Но не стоит строго судить нашего героя: в будущем он расплатится с любимой няней, и расплатится сторицей.

К тому же «пиратствовать» юноше суждено было недолго, хотя ему и присвоили прозвище «Короля устричных пиратов» [55] См.: Лондон Дж. Джон Ячменное Зерно // Лондон Дж. Собрание сочинений: В 14 т. М.: Правда, 1961. Т. 11. С. 47. .

«Королем» его прозвали не только потому, что молодой человек был как-то особенно удачлив в набегах на отмели с устричными плантациями (хотя и это было), и не в связи с тем, что был по-царски щедр, угощая «коллег» по криминальному бизнесу (и это справедливо), не пасовал в драках и почти не имел равных по количеству выпитого спиртного (и такое случалось), но и потому, что у «Короля» была «королева». Звали ее Мэйми, и досталась она Джеку вместе со шлюпом. Собственно, «Королевой устричных пиратов» она была уже до того, как познакомилась с Джеком. «Королем» при ней состоял «Француз» Фрэнк. Но увидев новоявленного владельца «Рэззл-Дэззл» — такого юного и симпатичного, — Мэйми мгновенно прониклась к нему симпатией и дала «отставку» Фрэнку. Писатель вспоминал, как при первой встрече, когда обмывали сделку, она сразу принялась энергично кокетничать: «…на меня в упор глядела Королева, подняв свой стакан», а потом «поднялась на палубу подышать свежим воздухом и потащила меня за собой. Я ни о чем не догадывался, но она, конечно, знала, что внизу, в каюте Фрэнк бесится от злости». Разумеется, еще сильнее он «взбесился», когда «Королева попросила перевезти ее на берег отдельно <���от всех> в моем ялике». Впрочем, пятнадцатилетний паренек был совершенно неискушен в любовных играх. «Да и могло ли мне прийти в голову, — признавался он, — что седой пятидесятилетний дядя ревнует ко мне, мальчишке?.. К тому же я был совершенно равнодушен к Королеве устричных пиратов и понятия не имел, что Фрэнк… безумно влюблен в нее».