Андре Моруа - Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Он действительно находился в Лондоне с Августой, в пустынном по-летнему городе, и чувствовал себя очень счастливым. «Что вы делаете? Мы можем сказать только о том, чего мы не делаем. Город пуст, но тем он лучше: это восхитительное место теперь, когда тут никого нет, я ничего не говорю, ничего не делаю, ничего не хочу». Это было ленивобеспечное счастье любви.

Весной, до этой любовной связи, он напечатал восточную сказку «Гяур», единственная его работа после «Чайльд Гарольда». В первой версии «Гяур» была довольно посредственной поэмой — воспоминания, вывезенные из Афин: история одной женщины, которую турки хотели бросить в море за измену мужу. Осенью он в течение нескольких дней, не отрываясь, приписал к ней пятьсот строф:

Но он знал, что это безумие не может продолжаться дольше. Леди Мельбурн, на этот раз действительно встревоженная, уверенная в том, что Байрон идет к гибели и ведет за собой сестру, умоляла его порвать эту связь. У него не хватало мужества. Августа провела с ним весь август. Расставаясь с ним в начале сентября, она была беременна.

В переписке с леди Мельбурн Байрон обозначал своих героинь буквами. Каролина была К., Аннабелла — «ваше А.», Августа — «мое А.», а иногда, когда нужно было соблюсти особую таинственность, обозначалась просто крестиком. Единственным желанием леди Мельбурн с тех пор, как совершился инцест, было желание, чтобы за этим опасным алфавитом последовало искупительное письмо. Но было ли это возможно?

Байрон — леди Мельбурн: «Я пытался, как только мог, одолеть беса, но результаты оказались ничтожными, потому что средство, которое раньше редко меня не выручало, на этот раз оказалось бесполезным. Я говорю о перенесении моих чувств на другую… Мне только что представляли прекрасный случай и не отнимали надежды. Я был полон благих намерений, но ощущение, что для этого нужно усилие, испортило все, и вот я снова — то, что вы знаете. Но так как я не привык щеголять перед вами своими мыслями на слезоточивый лад, не буду начинать этого и сегодня».

Тотчас же после отъезда Августы он получил приглашение приехать в имение к Джемсу Уэдцерберну Уэбстеру, довольно банальному субъекту с белесыми волосами, которого он знал по Кембриджу, а позже встретил в Афинах. Уэбстер был болтун, хвастун и забияка, но Байрон, у которого было сильно развито чувство юмора, относился снисходительно к этой породе животных. Когда Уэбстер год назад женился на молоденькой леди Фрэнсис Эннсли, он попросил Байрона быть крестным отцом его первого ребенка. Эта просьба привела в восторг Чайльд Гарольда. «Если будет мальчик», — написал Уэбстер. «А почему нет, если девочка?» — ответил, обидевшись, Байрон. Родился мальчик.

Леди Фрэнсис была очень хороша собой, но производила впечатление болезненной. Байрон, глядя на её бледное лицо и лихорадочно блестящие глаза, спрашивал себя, выживет ли она. Её сестра, леди Кэтрин Эннсли, была не менее хрупкой; обе они были белокурые, с длинными загнутыми ресницами, грустными глазами, обведенными глубокой синевой. Уэбстер, веселый плотный мужчина, казался неуместным среди этих столь анемичных граций. За обедом его грубоватые шутки несколько раз вызывали нетерпеливое, еле заметное выражение неудовольствия у жены и её сестры. Байрон, молчаливо и втайне забавляясь, не терял ни одного из их вздохов и, как любитель, наслаждался ими. Мужчины после обеда остались одни за бутылкой вина. Байрон начал превозносить леди Фрэнсис, и Уэбстер расцвел. Он очень гордился своей женой; кроме того, был очень ревнив. Но лорд Байрон уже начинал узнавать привычки и странности животных из породы мужей и лучше всякого другого умел приручить зверя. В течение всего обеда тщательно избегая оказывать какие-либо знаки внимания супруге своего хозяина, он в своей невнимательности дошел чуть ли не до невежливости. Уэбстер нашел, что он человек с большим тактом, этот Дон Жуан, о котором рассказывают столько гадостей, и в самом деле Байрон чувствовал себя усталым и благодушным и не имел ни малейшего желания мучить супруга.

Однако тот предоставлял ему удобный случай, так как попросил Байрона пригласить его в Ньюстед, где он месяц назад провел несколько дней и слишком пристально залюбовался прелестями одной из благосклонных нимф аббатства. Вечером Байрон писал леди Мельбурн:

«Если бы у меня были дурные намерения, я мог бы прекрасно обделать дело, повернуть все это в мою пользу, но я стал так добродетелен и так ленив, что не воспользуюсь даже и благоприятной возможностью… Он предложил мне с величайшей серьезностью увезти его в Ньюстед, на что я с неменьшей откровенностью сказал ему, что он может поехать когда угодно, но я останусь здесь смотреть за домом в его отсутствие — предложение, которое мне казалось весьма разумным, но ему почему-то очень не понравилось. Чтобы успокоить меня, он прочел целую проповедь о добродетелях своей супруги и в заключение сказал, что всеми своими нравственными и физическими качествами она очень похожа на Христа! Мне кажется, что дева Мария была бы несколько более уместным сравнением!»

Когда на следующий день Байрон уезжал из Эстон-Холла, супруг горячо приглашал его приехать еще раз. Супруга ничего не сказала, но смотрела томно. Поехать ли ему? «Сейчас ему не к кому будет ревновать, разве только к викарию или к мажордому, и у меня нет ни малейшего желания навязываться самому. Я, собственно, не совсем понимаю, что нужно даме здешних мест… Она как будто ждет атаки и, похоже, приготовилась дать блестящий отпор; мне предшествовала здесь репутация развратника, и мое спокойное, равнодушное поведение в прошлый приезд до такой степени поразило ее, что она начинает считать себя уродом, а меня слепым или хуже…»

Столь похвальное воздержание Байрона должно было бы, по крайней мере, обеспечить ему спокойное пребывание в доме его друзей. Но люди часто не видят подлинного смысла поступков. Взамен живого человека они рассматривают фиктивный персонаж, созданный басней. Если Дон Жуан избегает смотреть на женщину, ему приписывают самые злодейские намерения. В кои-то веки бедному Байрону захотелось пощадить спокойствие супружеской четы, здоровье хрупкой женщины, — супруг сделался нервным, раздражительным, подозревая, что за этой невозмутимостью скрываются чудовищные умыслы.