Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

При сем препровождаю Вам полученное мною сегодня письмо от А.М. Горького. Прошу указаний ЦК ВКП(б) для своего ответа.

А. Косарев».

На сей раз Горький был всецело озадачен оздоровлением советской литературы и считал это социальной обязанностью комсомола.

Советскую литературу, начиная с Бориса Пильняка или Зощенко, он считал гнилой и больной. И над этими книгами совсем не плакал.

«Молодежь, — наставлял он Косарева, — должна охранять себя от дыма и пыли, которые пускают ей в глаза и которые вполне способны отравить дыхание. Среда писателей всегда была средой растленной, средой наиболее обостренных чувств зависти, ненависти, вражды. Живут, как пауки и барсуки, у каждого — своя паутина, своя нора.

Мне кажется, что было бы хорошо, если б на место тех полуписателей, которые должны быть устранены из Союза, ЦК комсомола ввел бы сплоченную группу — десятка два наиболее даровитых ребят, которые, разрядив густоту и плотность литмещанства, служили бы непрерывными возбудителями сознания необходимости суровой самокритики и реставрации литературной среды.

Пожалуй, неплохо было бы, если б группа комсомолок попробовала воздействовать на жен писателей (Как вам этот проект? Курсив мой. — А.К.), убедить их взяться за изменение домашнего быта мужей, создать более тесное общение среди них.

Все это пишется мною наскоро, но хотелось бы, чтоб Вы прочитали это во время работы съезда.

С горячим желаньем успеха работе Вашей и КСМ.

М. Горький».

Косарева можно понять. Он решительно не понимал, где ему найти «группу комсомолок» из числа добровольных женщин, разумеется, чтобы подселить их к женам писателей.

Или Горький вдруг советовался с Косаревым по поводу издания серии исторических романов — тут Алексей Максимович просто фонтанировал идеями, прислав целый перечень.

Там не были забыты ни «Ледник» Ибсена, ни «Огонь» Рони.

Напоминалось о намерении издать в СССР Тана-Богораза о людях каменного века, Эберса, а также кучи европейских книг о древних греках и римлянах, о борьбе против христианства, — «Ипатия», «Юлиан» и т. д. О становлении феодализма, о «паскудной, человеконенавистнической предательской роли Ватикана», об альбигойцах, таборитах, жакерии…

Было указано не забыть также о «Дьяволе» Неймана и параллельно с ним об Иване Грозном, Елизавете английской, Людовике XIV — о борьбе королей и буржуазии против феодалов.

На что Сталин, который получил от Косарева это послание, не поленился изучить все проекты книгоиздания и лаконично написал на сопроводиловке то, что его более всего интересовало: «А „Молодая гвардия“»?

Вот о чем, наверное, вспоминалось Косареву, когда он стоял в почетном карауле у гроба классика, а потом наскоро перекусывал поминальными блинами, чтобы еще успеть на работу.

Вообще-то впервые они с Горьким встретились задолго до триумфального возвращения писателя 9 июня 1928 года, когда он приехал на время из Италии.

Косарев пришел пригласить его на спектакль Московского театра рабочей молодежи, ТРАМ. Но спектакль Горькому не понравился.

После дарования Сталиным Горькому особняка по Малой Никитской, 6, Горький довольно часто приглашал к себе Косарева на всякие обеды и ужины. А когда генсек не мог, он писал ему письма.

Вот одно из последних, по поводу детской литературы, накануне X съезда ВЛКСМ, посланное в Крым (это, как и другие письма, даем в сокращении. — А.К).

«20 января 1936 г.

Глубокоуважаемый Алексей Максимович!

К сожалению, обстоятельства сложились так, что я лишен в настоящий момент какой-либо возможности приехать к Вам. Думаю, что до съезда я сумею это сделать. Только что закончилось созванное нами совещание по детской литературе. Самуил Яковлевич Маршак, с которым мы вместе проводили это совещание и с которым у нас существу совершенно единодушное мнение по всем основным вопросам детской литературы, подробно Вас проинформирует о работе совещания.

Как только получим от Вас замечания, приступим к его составлению. Сейчас подготавливаем и думаем двинуть такие вопросы, как снабжение детского издательства хорошей, доброкачественной бумагой, создание прочной собственной полиграфической базы.

У нас есть твердая уверенность в том, что при Вашей активной поддержке, под Вашим непосредственным руководством мы сумеем создать большую советскую детскую литературу.

У нас, Алексей Максимович, даже возникла мысль (как Вы к этому отнесетесь?) через 1–2 года, а может быть и раньше, созвать всесоюзный съезд детских писателей. Не правда ли, это было бы замечательно?

Желаю Вам доброго здоровья.

Крепко жму руку. Ваш Косарев».

Нет, Александру Косареву было больше не суждено увидеть Горького живым.

Уже в наши дни писатель и критик Павел Басинский предпримет еще одну попытку — уж какую по счету! — попробовать разгадать тайну смерти Горького. Сам умер или был отравлен, заморочен врачами-вредителями?

Возможно, в моих словах звучит ирония, но это горькая ирония, поскольку, как мне кажется, пока существует российская государственность в этом виде, ФСБ постарается и дальше удерживать в архивах секреты такого рода, где ГПУ-НКВД выглядит не просто в невыгодном свете, а просто удручающе.

«Ушел ли он из жизни по болезни, старости (но Горький был еще не стар, 68 лет! — А.К.), — задается вопросом Басинский, — или его убил Сталин?»

От водителя мы знаем, что 28 мая 1936 года по дороге с Малой Никитской на казенную дачу в Горки-10 Горький попросил остановится у кладбища Новодевичьего монастыря. Ему захотелось посмотреть, как получился памятник Максиму — сын умер два года назад якобы от пневмонии.

Мы говорим «якобы», потому что многое, что касается жизни Горького, особенно последних лет, не подлежит однозначному утверждению.

Памятник придумала и сделала прославленная Вера Мухина, которую в нынешней России не помнят даже как автора дизайна пивной кружки и граненого стакана под водку! Алексею Максимовичу понравилось. Он поплакал, а потом попросил проводить его к могиле Надежды Аллилуевой. С женой Сталина их связывала нежная дружба.

И все было ничего в дальнейшие дни. И кажется, ничто не указывало на фатальную тревогу — классик сидел в кабинете, разбирал бумаги и отвечал на письма, сам писал кому-то, гулял во внутреннем дворике, подолгу сидел на скамейке.

Но в начале июня всё резко ухудшилось и Горький слег.

Тут его жена Екатерина Пешкова решила, что муж умирает.

«А.М. — в кресле с закрытыми глазами, с поникшей головой, опираясь то на одну, то на другую руку, прижатую к виску, и опираясь локтем на ручку кресла. Пульс еле заметный, неровный, дыханье слабело, лицо и уши и конечности рук посинели. Через некоторое время, как вошли мы, началась икота, беспокойные движенья руками, которыми он точно что-то отодвигал или снимал что-то…»