Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Ни Горбачев, ни август девяносто первого не могли сорвать покров тайны с Бутовского полигона. Хотя общество «Мемориал» и тогда требовало. Свое место преступления охраняли войска КГБ до 1995 года, пока не передали Московской Патриархии. Не уверена, хороша ли была такая мысль, но хоть снесли колючую проволоку и дали захоронить людей, среди которых, кстати говоря, было много священников.

А потом на костях жертв — большинство костей так и не извлечено из московской глины! — появились корпуса микрорайона Бутово, по сути, на кладбище. Сейчас там живет примерно треть миллиона человек. В славной Коммунарке — инфекционная больница.

Но пока у нас январь 1939-го.

Ежов пьет водку от страха.

Косарева в реальном времени вынуждают написать письмо на имя Берии о том, как заместитель Ягоды расследовал дело об убийстве Сергея Мироновича Кирова.

Косарев соглашается написать это письмо почти безо всякого давления, потому что как человек высшей номенклатуры он чувствует и хорошо понимает: Сталин твердо решил убрать с пути «железного наркома». И окончательно воцарить на кровавый престол Берию. Уже, пожалуй, воцарил, но Ежова не добил, потому что реально его боялся.

Еще сохранились журналы приема посетителей времен Поскрёбышева за 1937 год, из которых можно узнать, что в такой-то день, а точнее, ночь, нарком Ежов и вождь всего СССР обсуждали расстрельные списки по 3–4 часа.

Ежов отлично знал, что делается в ГУЛАГе.

Ежов был соавтором ликвидации старых «ленинцев», высшего командного состава Красной армии, а потом и среднего офицерства.

Ежов был посвящен и в планы Сталина, а поэтому имел досье на всех членов политбюро ЦК ВКП(б) и, уж конечно, на верхушку ВЛКСМ.

Как его было не схарчить, как оставить в живых? Но требовались факты. Поэтому Косареву не было нужды лгать или оговаривать Ежова, он просто изложил все, как было.

Это видно по письму.

Читая эти строки, не забудем, что генсек ЦК ВЛКСМ не был ни леваком, ни троцкистом. Предположим, что он верил Сталину до поры, но не был его фанатиком. Он был из поколения ленинцев — опасное, конечно, заблуждение. Но в таком случае можно сказать, что любые верующие заблуждаются! Он натурально переживал, наблюдая, как Сталин, декларируя «верность Ильичу», год за годом строит другое государство.

Почему ж ему так не думать, если даже передовые историки и философы времен Брежнева, в руках у которых очутились документы Ленина из архива Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК КПСС, все равно твердили про какой-то «ленинизм» и «социализм с человеческим лицом», тратили время на бесполезные книги свои, на диссертации, полные демагогии!

Так что не будь Косарев под арестом, жанр письма вполне мог сойти за «докладную записку».

Итак…

«НАРОДНОМУ КОМИССАРУ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ СССР Л. А. БЕРИИ ОТ АРЕСТОВАННОГО А. В. КОСАРЕВА.

Целиком разоружившись перед следствием (заметим, что здесь Косарев не пишет «признавая свою вину»! — А.К.) и ставя своей задачей помощь партии и Советскому правительству в борьбе с врагами из троцкистского правого лагеря, я считаю себя обязанным сообщить известные мне факты подозрительного поведения Ежова Н.И. в первой половине декабря 1934 г.

Н. И. Ежов и я, Косарев, по указанию ЦК ВКП(б) были командированы в Ленинград для оказания помощи следствию по делу об убийстве С.М. Кирова…»

В 1934 году Косаревы жили в знаменитом Доме на набережной, по улице Серафимовича.

2 декабря, как только появилась весть об убийстве Кирова в Смольном, Косарева немедленно вызвали в Кремль и объявили, что он вместе с Николаем Ежовым и другими членами комиссии по расследованию едет в Ленинград. Комиссию возглавляет Сталин.

Феликс Чуев пишет в своей книге, что в разные годы много раз задавал Молотову один и тот же вопрос: как вы узнали о смерти Кирова? Но старик оказался крепким и до смерти в своем уме, безо всякой деменции или там Альцгеймера. Сталинской закалки был человек. Поэтому он всякий раз отвечал одинаково: «Я был в кабинете у Сталина, когда позвонил Медведь, начальник Ленинградского ОГПУ, и сказал, что сегодня в Смольном убит товарищ Сергей. Сталин сказал в трубку: „Шляпы!“»

Билеты на поезд были уже готовы, командировочные удостоверения выписаны, полномочия распределены.

Убийство, которое привело Сталина в бешенство, произошло 1 декабря, а уже второго вечером мой дед садился в экспресс «Красная стрела» вместе с молчаливыми военными и суровыми мужиками в кожаных куртках из НКВД, следователями прокуратуры.

В Ленинград разбираться со «шляпами» выехал и Сталин в своем бронированном поезде.

Косарев давно и хорошо знал Кирова, поскольку был в Питере в командировках и работал в одном из райкомов. И знал, что Кирову долго пришлось противостоять «новой оппозиции» Каменева и Зиновьева.

Но это в двадцатых.

Год назад, в 1933-м, получив орден Ленина, он ездил смотреть только что построенный Беломорканал вместе с Ягодой и другими высокими чинами НКВД.

28 ноября 1934 года он провожал на «Красную стрелу» Кирова.

После тяжелого партийного пленума Мироныч, по его словам, был в подавленном состоянии. Хотелось водки, и он сказал: Саша, где хочешь, достань водки, — забыв, что у личной охраны всегда имелась бутылочка-другая и закуска! Косарев не в вагон-ресторан, а прямо к охране и пошел. У охраны имелась ленинградская водка, и они с Кировым выпили прямо в вагоне.

Косарев не знал, что видится с ним последний раз.

Через три дня произойдет убийство.

И вот теперь он сам ехал в отделанном полированным деревом купе, на сиденье малинового бархата при свете апельсинового абажура: напуганные, но вежливые и молчаливые проводники в военной форме, все мужики.

Еду, напитки, закуску — всё принесут в купе, только намекни.

Косарев угрюмо смотрел в окно до Бологого, а там попросил коньячку сто грамм, выкурил в тамбуре папиросу, вернулся в купе и быстро уснул.

В Смольном царила скорбная суматоха, и Косареву никак не удавалось допросить подозреваемого Николаева. Наконец, поехали в тюрьму, и Косарев вошел в камеру. Там было сумрачно, но Косарев разглядел в углу избитого человека, который сказал:

— Вы Косарев? Застрелите меня.

— Если вы виновны, я бы с удовольствием выпустил в вас всю обойму за Мироныча, — молвил Косарев. — Но я бы хотел с вами поговорить…

Как и о чем произошел этот разговор, никому до сих пор не известно. Не осталось ни одного документа. Но известно другое. На перекуре Косарев сказал Ежову:

— Николай Иванович, это не он.

Ежов усмехнулся со своим волчьим оскалом и ответил:

— Не он, говоришь? И ты подонку поверил? Ты врагу поверил?! — Ежов похлопал Косарева по плечу, хотя Косарев терпеть не мог амикошонства. Особенно со стороны НКВД. — Скоро он не только во всем признается! Он еще будет ползать перед нами на коленях, чтобы ему поверили и перестали допрашивать!