Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Еще 17 ноября 1920 года вышло постановление Совета Труда и Обороны «О мерах по обеспечению оружием, огнеприпасами и снаряжением охотников по добыче пушнины», которое уже 18 ноября было подписано Лениным. Постановлением предписывалось «…немедленно организовать ремонт и выработку охотничьего оружия на Ижевском и Тульском заводах…». Но производство разворачивалось медленно.

Охотники тридцатых годов имели либо двуствольное ружье ИЖ Б–36 12-го калибра, его делали в Ижевске, либо Тульскую «тозовку», ТОЗ, курковую двустволку 16-го и 20-го калибров.

Косарев не был богат, но многие годы, еще с Гражданки, собирал огнестрельное оружие. У него имелись именные браунинги и маузеры, всяческие курковые и бескурковые ружья, карабины с пулями на медведя — целый арсенал. Но ему нравилось стрелять не столько зверя, сколько охотиться на птицу. И поэтому открывался сезон, и как выходной — так Саша брал ружье, собаку и уезжал в леса.

Моя бабушка Маша, жена Косарева, оставалась дома с Леночкой.

Косарев обычно уезжал с водителем Женей Любимовым спозаранку, на рассвете, часто еще затемно, а возвращался, как повезет, к вечеру. И всегда с добычей, чтобы порадовать семью.

Так что если в выходной — а он при Сталине был один, только воскресенье! — звонил служебный телефон, это было исключение, а не правило. Позвонить мог Сталин, который плевать хотел на личное время подчиненных и сам работал как подорванный. Позвонить могли по тревоге, когда требовалось срочно созвать членов ЦК в Кремль.

Поэтому когда среди бела дня затрещала кремлевская вертушка, Маша и няня переглянулись, Мария Викторовна сняла трубку.

— Слушаю.

— Это Мехлис, — раздался в трубке малоприятный голос с хрипотцой. — А где Косарев? Я могу с ним поговорить?

— Здравствуйте, Лев Захарович! К сожалению, муж не может сейчас подойти к телефону!

— Мария Викторовна, что значит, не может? Косареву нужно срочно прибыть к товарищу Сталину!

— Хорошо, я ему передам, но к телефону позвать не могу, его нет дома…

В трубке помолчали. Потом Мехлис, сменив тон, сказал:

— Маша, ну мы же давно знакомы. Скажите, что с ним случилось? Не гульнул ли вчера? Даю вам честное партийное слово, что никому не скажу.

— Точно не скажете, Лев Захарович? А то, если Саша узнает, у меня будут неприятности.

— Да говорите же вы, наконец! Я же вам слово дал!

— Он на охоте. С утра. После обеда обещал вернуться.

— Ну хорошо, когда появится, не забудьте сказать, пусть немедленно выезжает в Кремль!

Разумеется, Мехлис, верный холоп Сталина, был обязан доложить Хозяину о происшедшем. Причем, как хотел, с любой подачей. По идее, Сталин мог понять «младшего генсека», поскольку в те годы сам увлекался и рыбалкой, и до некоторой степени охотой.

Что до рыбалки, то Иосиф Виссарионович откровенно совершал браконьерство, за что любой из его подданных запросто мог получить тюремный срок.

И за мелкие правонарушения получали. А уж за рыбу-то!

Как вспоминает личный телохранитель, Сталин любил порыбачить на Черной речке, где водились осетры. Их туда завезли из Каспия. Сталин шел вдоль берега, высматривал в ямах рыбу и показывал, куда бросать толовую шашку. Халдеи бросали шашку и быстро уводили вождя от реки. Вздымался фонтан воды, раздавался взрыв, оглушенная рыба всплывала кверху брюхом. Тогда спускали надувную лодку, и другие халдеи собирали осетров в корзины.

— Вон еще одна! — азартно выкрикивал вождь и учитель. — А вон ту в осоке прозевали? Эх, ротозеи! Собирайте быстро, будем уху варить!

Но к ухе требовался еще и частик: плотва, окуни, караси. Поэтому в узком месте горловину реки перекрывали сеткой — бредень тоже запрещенный вид лова.

К чести августейшего рыбака заметим, что больше двух-трех осетров Сталин брать запрещал.

Повар Судзиловский отвечал за походный стол, он же варил уху в котле.

Что касается охоты, то, как вспоминала Светлана Аллилуева, ее отец больше любил пострелять на пикниках, которые часто устраивали в лесу вместе с Енукидзе, Ворошиловыми, Молотовыми, Микоянами. Вот там для развлечения Сталин палил из двустволки: днем в коршуна, а ночью по зайцам, которые попадали в лучи автомобильных фар.

В этом случае генсек азартно кричал:

— Стреляй!

Стрелял обычно помощник, но поскольку машину на ходу трясло, мазал, и заяц скрывался в придорожных кустах.

Сталин не сердился на помощника, но смеялся над зайцем:

— Смотри-ка, хитрый косой, прямо с мушки сорвался!

Шутка казалась зловещей.

Через годы, когда Сталин, по его мнению, уже расправился со всеми скрытыми и явными врагами и остались только безродные космополиты, «наше всё» перестал, наконец, глушить рыбу взрывчаткой и стрелять по несчастным зайцам.

Он состарился и притомился.

Или как ярко живописали в «Кратком курсе истории ВКП(б)»: «Советский народ одобрил разгром троцкистско-зиновьевских извергов и перешел к очередным делам».

Немного странно все-таки, отчего Сталин пригрел возле себя Мехлиса еще в ту пору, когда Косарев работал в Ленинграде и не был вхож в высшую номенклатуру?

Вот что пишет о реальных отношениях Сталина и Мехлиса Борис Бажанов.

С 1923 по 1928 год Борис Бажанов — личный секретарь Сталина, имевший доступ к самым секретным партийным документам.

«Как-то вдруг я узнаю, что Сталин — антисемит, что мне объясняет очень многое в следующие два года. Узнаю я об этом случайно.

Мы стоим и разговариваем с Мехлисом (Мехлис — еврей). Выходит из своего кабинета Сталин и подходит к нам.

Мехлис говорит:

— Вот, товарищ Сталин, получено письмо от товарища Файвиловича. Товарищ Файвилович очень недоволен поведением ЦК. Он протестует, ставит ЦК на вид, требует, считает политику ЦК ошибочной».

Тут надо пояснить: товарищ Файвилович — четвертый секретарь ЦК комсомола. Давным-давно установлен порядок, что комсомол — подсобная организация для воспитания юношества в коммунистическом духе, но ее члены и руководители еще не члены партии и никакого права на обсуждение политических проблем партии не имеют — во всяком случае, в рамках комсомола, — всякие попытки такого рода резко обрываются: куда лезете; вам еще рано; это дело еще не вашего ума.

Сталин вспыхивает:

— Что этот паршивый жидёнок себе воображает!

Тут же товарищ Сталин соображает, что он сказал что-то лишнее. Он поворачивается и уходит к себе в кабинет.

Я смотрю на Мехлиса с любопытством:

— Ну как, Левка, проглотил?

— Что? Что? — делает вид, что удивляется, Мехлис. — В чем дело?

— Как в чем? — говорю я. — Ты все ж таки еврей.

— Нет, — говорит Мехлис, — я не еврей, я коммунист!

Это удобная позиция. Она позволит Мехлису до конца дней быть верным и преданным сталинцем, оказывать Сталину незаменимые услуги».