Славчо Трынский - Не так давно

Коммунистическая партия била тревогу. Она подняла на ноги всех своих членов и единомышленников, всех приверженцев Отечественного фронта, весь народ, призывая к смелой и беспощадной борьбе против фашизма, за его окончательный разгром.

Сейчас, именно сейчас, в этот момент, надо было спасать Болгарию!

Для осуществления этой задачи партия давала конкретные указания партийным и ремсовским организациям, их руководителям, партизанским отрядам, их руководству, каждому члену партии.

В связи с директивами партии о развертывании партизанского движения в начале февраля партийно-политический аппарат отряда предпринял широкую разъяснительную работу по набору новых партизан. Для выполнения этой ответственной задачи отряд под руководством Денчо должен был отправиться в Крайште, а я и Райчо Таков — в Знеполе. В это же время отправились в свои районы и товарищи Тодор Младенов, Свилен Веселинов и Славчо Радомирский. Помощником по работе с молодежью со Славчо отправилась Виолета Якова (Иванка), поскольку Рилка Борисова была наказана и отстранена от руководящей работы.

Никто из нас реально не представлял, насколько трудно будет поднять на борьбу партийные и ремсовские организации, не говоря уж о беспартийных массах. Нам казалось, что на этом этапе борьбы мобилизация пройдет легко. Мы очень рассчитывали на эвакуированных софийцев, которые теперь жили, кто у родственников, кто у знакомых. С таким убеждением мы пошли по селам. Однако в первый же день столкнулись с неожиданными трудностями.

В феврале все было заковано в лед. Горы, поля, реки, дома, деревья спали под толстым покровом снега. Температура достигала 30° ниже нуля. Люди боялись показаться на улице, а не то что ночевать под открытым небом. Кроме того, полиция жестоко преследовала семьи партизан, высылала их, а дома и все, что у них было, сжигала. Одних это удерживало, у других вызывало колебания, а некоторые выработали свою собственную защитную философию, и ничто было не в состоянии убедить этих людей в неправильности их удобных позиций.

В первую очередь мы столкнулись с трудностями в махале Керчина села Слишовцы, где жили отличные наши ятаки, партиец Милор Иосифов и ремсистки Ирина Михайлова и Гана Тодорова. У Ганы был старший брат Александр. Он писал стихи под псевдонимом Елин. Когда-то он был добрым и скромным парнем, и поэтому, узнав, что он приехал к родителям, я обрадовался, так как ожидал, что он будет первым, кто встанет под знамя борьбы. Мы нашли его в доме их соседки Ирины. Здесь перед группой наших бойцов он восторженно декламировал свои стихи и, упиваясь их музыкой, то и дело щурил слегка выпуклые глаза.

Мы не виделись давно. Теперь он был женат и, как мне показалось, преждевременно постарел. Скуластое лицо и густые черные усы делали его поразительно похожим на Горького. Длинные волосы, спадающие на воротник пальто, напоминали прическу какого-то известного художника или скульптора. Между прочим, поэтическая душа Елина тяготела и к скульптуре. Он выпускал художественно исполненные камины из искусственного мрамора, разные фигурки, колонны и пр. Одним словом, у Елина были золотые руки, они давали ему неплохой заработок.

Вообще он был оригинал и на оригинальность тратил немалую часть своего времени. Ему недоставало лишь зонтика, с которым он ходил по софийским улицам.

Когда я вошел в дом, он декламировал. Мне хотелось обнять его, но было жаль помешать пылкому вдохновению поэта. Остановившись в дверях, я слушал бодрые и лестные для партизан слова:

Когда он дочитал последнюю строфу, я приблизился к нему и крепко пожал ему руку.

— Сашо, мы с тобой давние товарищи. Слушая твои стихи, я понял, что ты не изменил свои взгляды и решил стать партизаном. Иди к нам сегодня же! Будешь воодушевлять нас своими прекрасными стихами, и твоя поэзия сделается еще более правдивой и волнующей.

— Ничего не имею против, брат, — ответил мне Елин, — но сейчас я здесь в гостях, я не готов, пойти в отряд. У меня много вещей в Софии, необходимо все прибрать, иначе американские бомбы все разнесут. Как только управлюсь — приду, приду торжественно — вместе с женой.

На лице Елина выступил пот.

— Оставь торжественность, идем сейчас же попросту, а вещи купишь, когда победим фашизм.

— Нет, нет, Славо, к вам человек должен идти с хорошим настроением, с желанием. Сейчас я не готов. Приду немного позже.

— Когда это позже, Сашо? Назови день, дату, мы придем за тобой.

Сашо смутился. Он чувствовал, что коммунист не должен лгать, должен быть искренним перед партией, но ему было трудно сказать, чтобы мы оставили его в покое, что ему не хочется идти в партизаны. Конечно, в вишневом саду под Софией, где он жил нежными поэтическими видениями и их реальным воплощением, гораздо приятнее, спокойнее и главное — безопасно.

Елин не сказал нам этого, утаил свои мысли. Дал обещание, наши курьеры несколько раз приходили за ним в махалу Керчина и каждый раз, возвращаясь, возмущенно говорили: «Елин снова провел нас».

Слишовская партийная организация была одна из наиболее крупных в околии. А если учесть установившиеся традиции, слишовские коммунисты должны были бы показать пример другим организациям. К сожалению, в тот момент никто не выразил желания пойти в партизаны. Изъявляла желание лишь ремсистка Гана, но под влиянием брата и она колебалась.

Мы расстались с отрядом около села Реяновцы. Отряд с Денчо пошел в Лешниковцы, а мы с Райчо Таковым — в Бохову. В это время здесь проводил отпуск курсант Райчо Николов — участник поджога снопов осенью 1942 года. После неприятного случая с Елином мы думали, что, может, здесь не столкнемся с такой же историей, и прямо направились к нему. Посидели, поговорили, слово за слово подошли к главному вопросу. Разумеется, мать Райчо сразу же подняла крик, но нам удалось ее успокоить. На прощание Райчо обещал (разумеется, мать не слышала этого) пойти в отряд, мы уточнили день и час встречи. У него была десять дней отпуска.

— Здесь дело верное — как Видинская крепость, — сказал Райчо Таков.

— Подожди, не спеши! Пока рыба в море, не ставь сковородку на огонь.

Из Боховы пошли в другое село и через несколько дней снова вернулись сюда, чтобы взять Райчо. Послали Васила Теодосиева передать ему, что мы у тетки Божаны, ждем его. Однако тетка Сингилия — мать Райчо, догадавшись, зачем мы его зовем, расплакалась, встала в дверях и не пустила его. Разумеется, Райчо не попытался уйти после этого. В тот же вечер мать заставила его поехать к тетке Стане в Цигриловцы и оттуда, не дожидаясь конца отпуска, — в часть.