Славчо Трынский - Не так давно

Разочарованные, сожалея о добром деде Стояне, мы пошли в село Глоговица к Дочке — женщине, которая первая приняла меня как подпольщика. Теперь и в ее доме было тоскливо и пусто. Не было Асена. Увидев меня, Дочка сразу же разрыдалась. Заплакала и бабушка Марийка.

— Асен-то было спрятался, да Стоян и Саздо сдались, ну и он не вытерпел… Сейчас я бы встретила его вместе с вами, — говорила Дочка, — а оно вон что…

— Хватит, — остановила ее бабушка Марийка. — Вовремя надо было думать, а не теперь. Человеку бог дал голову, чтобы он думал. Нечего было за другими тянуться. Но уж что случилось — то случилось, назад его не вернешь.

Услышав наш разговор, появились дети, ребятишки были один другого краше.

— Дядя Митко, — сказала маленькая Василка с бархатистыми глазками, — мой папа в тюльме. Фашисты его алестовали.

— Ничего, Васенка, мы освободим его из тюрьмы, он скоро вернется.

Райчо достал из кармана пакетик с конфетами и подал девочке. Я дал им денег, чтобы они могли что-нибудь купить.

Женщины не удержались и снова заплакали. Теперь они уже плакали и причитали о том, что у партизан много забот, что им приходится и врага бить, и помнить о семьях товарищей, притесняемых фашистами.

Пока Дочка и бабушка Марийка плакали, Василка прыгала по комнате, радуясь нашим скромным гостинцам.

— Это тебе прислал папа, — говорил Райчо. — Если будешь слушать маму, он скоро вернется.

— Буду слушать, — пообещала девочка, — пусть папа сколей плиходит.

В той же Глоговице у деда Милана, отца Стояна и Саздо, которые теперь были в тюрьме, мы застали двух незнакомых нам молодых людей. Они сидели рядом за большим столом, выдвинутым на середину комнаты, напротив них в неестественно хорошем настроении сидели дед Милан, его жена и дочь Надка — невеста. Стол был покрыт большой белой льняной скатертью в желтых узорах, похожих на колокольчики. На одном краю стола ради торжественного случая стояла небольшая пузатая баклажка, наполненная ракией. Запах ракии разносился по комнате. По виду этой баклажки не трудно было определить, что она была свидетелем не одной свадьбы, не одного торжества. Она напоминала деду Милану и его свадьбу, напоминала и о куме, который принес ее в подарок ему на свадьбу.

Рядом с баклажкой стопкой лежали фильдекосовые носки, связанные тонкими ловкими пальцами девушки и предназначенные для свадебщиков.

Надка была в новом платье с небольшим декольте, в черных шевровых туфельках, при слабом освещении лампы на ее розовом лице едва был заметен тонкий слой пудры.

Молодые люди оказались из соседнего села Бусинцы. С этим селом у нас не было никаких связей, мы даже не знали, есть ли там организация. Один из них — жених Надки — был более худощав и разговорчив. Другой с хозяевами держался официально и только время от времени ронял какое-нибудь слово.

Разговорчивый парень сидел напротив меня. Его звали Тимчо. Поняв, что мы партизаны, он достал на кармана записную книжку, карандаш и торопливо черкнул несколько слов. Свернув ее вчетверо, он вложил в нее маленькую фотографию и подал мне с просьбой сейчас же прочитать.

В записке было следующее:

«Я одноклассник товарища Денчо, полностью разделяю ваши взгляды. Наш дом первый слева по дороге от села Вукан. Вся наша семья любит партизан и с нетерпением ждет их. Мы готовы всячески помогать вам. Спрашивайте Тихомира Николова (Тимчо). Жду вас».

Оставив дом деда Милана, мы долго раздумывали над содержанием записки — не ловушка ли это, или действительно есть люди, которые горят желанием участвовать в борьбе, но не имеют возможности связаться с партизанами. «А если это честный человек, — думали мы, — то какой позор таким коммунистам, как поэт Елин, тем четырнадцати членам партии из села Слишовцы, курсанту Райчо Николову, Леко, Димитру Тошеву, которые, сколько мы ни упрашивали, отказались пойти в партизаны!»

Эта записка озадачила нас. Первым долгом надо было уточнить, что за человек Тихомир, а затем разузнать, что представляет собой его семья. Справки можно было навести в ближайшем к Бусинцам селе Радово.

В Радово после ареста братьев Николовых и других членов партийной и молодежной организаций остались, в основном, совсем молодые люди и очень немногие из тех, что были постарше. К товарищам постарше принадлежали Георгий Бабин Русин и Георгий Илиев Митов — строитель, которого я знал как члена радовской партийной организации. Мне было неясно, как он сумел избежать тюрьмы, но все же я решил найти его. Не совсем точно зная, где он живет, я постучал в одну из дверей, перед которой не было ни крылечка, ни ограды.

Ответил женский голос:

— Кого ищете?

— Откройте, и я скажу вам, кого ищем, — ответил Райчо.

Женщина отдернула край занавески на затемненном окне и при виде нас громко закричала.

— Что ж это такое? — спросил сам себя Райчо.

— А вот что — сама перепугалась и нас решила напугать.

Я приблизился к окну, стараясь ее успокоить. Едва она поняла, что мы ищем не эвакуированных, а ее соседа, как успокоилась. Так обычно относились к нам люди, которые не знали целей нашей борьбы и были под влиянием клеветнических измышлений полиции в наш адрес, которая представляла нас народу страшнее черта.

От Георгия Илиева нам необходимо было узнать, во-первых, что представляет собой Тихомир Николов, во-вторых, где дом Георгия Бабина Русина и дорога на село Извор и, в-третьих, как в том селе легче найти дом Иосифа Марианова — моего однокашника по казарме. Георгий Илиев немного знал людей и помог нам. Сведения о Тимчо были хорошими, а о его отце Николе Николчеве и того лучше.

Первым долгом пришли к Георгию Бабину Русину.

— Что, — спросил он, — нужны партизаны?

— Молодежь в партизанский отряд, — уточнили мы.

— Будет сделано, братцы, приходите через несколько дней, мои ребята будут готовы.

— Сдержишь свое обещание?

— Разумеется, — не задумываясь, подтвердил он, — отвечаю головой.

Мы поверили его словам и отправились в село Извор.

Извор находился в пятистах метрах от Радово. Нам с Райчо не приходилось бывать здесь. Мы знали, что трудно найти дом по описанию, но другого выхода не было. Освещенные луной, многие дома походили один на другой; наконец, мы остановились перед домом, который по описанию был похож на дом товарища Марианова. Мы открыли калитку и вошли во двор. Собака не встретила нас лаем, видно, она крепко спала, пригревшись на соломе. Подошли к входной двери. Справа заметили небольшое окно. Постучали. Никто не ответил. Стучим снова.

— Кто-о? — отозвался писклявый женский голос.

— Путники — откройте нам…

— Какие еще путники в такое время? — спросил тот же голос.

— Обыкновенные, отворите — увидите.