Славчо Трынский - Не так давно

— Не разводи тут небылиц, малый. Не приходили вы ко мне, и никакого Петра Младенова я не знаю.

— Ты врешь! — сказал Анто и взглянул на подпоручика.

— Забрать его! — приказал подпоручик. — Если не признается, расстреляем.

Агенты схватили бая Васила, потащили в сторону махалы Буничовец.

Многолюдное семейство бая Васила осталось в страшной тревоге. С помощью Стояна и Бонки тетушка Райна попыталась было пойти следом, но полицаи приказали, чтоб никто не показывался со двора. Дети столпились в воротах, расплакались во весь голос. Они с ужасом ожидали выстрела, который означал бы, что с их отцом все покончено.

Но бай Васил — человек бывалый. Он признался в тех трех случаях, поскольку о них знала вся махала, и скрой он их, было бы только хуже. Но рассказать о своих связях с партизанами, значит наверняка навлечь на себя и на всю семью погибель, значит предать партию. Разве может он признаться в том, что хранит оружие партизан, что он руководитель партийной организации и боевой группы в селе?

В махале Буничовец жил дед Гергин. Из-за предательства Анто его тоже ждала участь деда Милана.

Вслед за Анто в дом вошли подпоручик и двое агентов. Бай Васил с одним из полицаев оставался снаружи. Анто, который был знаком старику, попросил еды для партизан, и дед Гергин, поддавшись на провокацию, сказал жене, чтоб она принесла, что там у них есть. Старая женщина достала полбуханки хлеба и миску с брынзой, подала все это подпоручику. Тот взял и спросил деда Гергина, не покажет ли он им дорогу. Старик достал свой посошок и зашагал за подпоручиком, а за ними пошли агенты и бай Васил. Бабушка Стана проводила их до ворот. Когда она увидела арестованного бая Васила, до нее дошло, что происходит, и она кинулась было за дедом Гергином, но агенты, пригрозив расстрелом, велели ей остановиться.

Не прошли они от дома и ста метров, грянул выстрел, и дед Гергин упал замертво. Однако разъяренный агент Стоян Тодоров выпустил в него еще несколько пуль. К убитому кинулась бабушка Стана, громко причитая, проклиная убийц. Подпоручик велел одному из полицаев «заткнуть старухе рот». Однако горе старой женщины тронуло полицая, может быть, впервые он не выполнил приказа.

Когда Димов и бай Васил подошли к трупу, агент остановил арестованного, пригрозил ему:

— Смотри, не скажешь всего, и сам вот так же будешь валяться.

— Клянусь своими детьми, ничего больше не знаю, — проговорил тот. — Все, что знаю, я уже сказал вам.

Агенты ему не поверили. Они хотели добиться от него подтверждения того, что им сообщил Анто. Шагов через двадцать они снова набросились на бая Васила, угрожали расстрелять его тут же, на месте, если не сознается.

Бай Васил молчал. Он видел, как расправились с дедом Гергином, и почти не сомневался, что через мгновенье и сам может упасть мертвым. Напрасно рассчитывать на милосердие и сочувствие кого бы то ни было из этих окруживших его зверей. Разминуться сейчас со смертью можно при одном условии — ни в чем не признаваться. В эту решительную минуту он снова как бы услышал сказанное им Темелко Ненковым: «Умри, но не выдавай партийной тайны». Собрав все свое самообладание, он проговорил:

— Что хотите, ребята, делайте со мною — если хотите, убейте, если хотите, режьте меня на куски, — только ничего я вам больше не могу сказать. Вот, — бай Васил достал из кармана кусок хлеба, — целую хлеб, клянусь девятью своими детьми, что сказал правду и ничего больше не знаю.

Агенты переглянулись. «Нет, и на этот раз врет и хитрит», — решили они.

— Для такой твердой башки и дубина нужна покрепче, — сказал Тодоров. Он приказал двум полицаям связать арестованного и доставить в околийское управление, где рассчитывал сломить-таки его сопротивление и добиться важных признаний.

Однако эти надежды не сбылись. Бай Васил стоял на своем. А тех показаний, что он дал, недостаточно было для смертного приговора. Бая Васила отправили в концлагерь, где он и дождался свободы.

Мы скорбили по расстрелянным партизанам и ятакам и считали своим долгом отомстить за них, потребовать врага к ответу. Для этого мы сформировали специальные команды, которые должны были навсегда отбить у затаившихся врагов охоту к предательству.

Когда бригада отправилась в поход, фашиствующие элементы в селах зашевелились, стали поднимать голову. Во время того или иного боя некоторым партизанам случалось отбиться от своих. Стремясь отыскать свой отряд или вернуться в бригаду, они спускались с гор в близлежащие села, расспрашивали жителей — иной раз умело, порой неумело. От того, на кого они попадали — на наших людей или на врагов, — зависела их дальнейшая судьба. Наши, если не имели с нами связи, хотя бы указывали им места, где мы могли бы находиться. А чуждые элементы выдавали бойцов полиции, в лучшем случае — стремились отделаться от них.

Вот и в селе Джинчовцы, где мы в свое время воспрепятствовали реквизиции молока, нашлись такие элементы. Как-то утром двое партизан, отставших от бригады во время боя у Огорелицы, спустились полями к окраинным домам села Джинчовцы. К несчастью, наши товарищи попали на трусливых подлых людей. Первый, кто им встретился, на словах рассыпался в симпатиях и сочувствии к нам, пригласил бойцов к себе домой. Под предлогом, что он хочет укрыть их получше, запер бойцов в чулане, а сам сговорился с соседом, чтобы тот позвал полицию. Пока наши товарищи спокойно ожидали ночи, чтобы под ее покровом двинуться дальше, приехали полицаи, окружили дом предателя, открыли стрельбу, вынудили бойцов сдаться, а затем расстреляли их. За эту подлость оба предателя впоследствии заплатили своей жизнью.

В том же селе произошел и такой случай.

К нам поступил сигнал, что Макарий Петков, эвакуировавшийся из столицы в родное село Джинчовцы, по дороге туда будто бы останавливался в другом селе и несколько часов пропьянствовал с агентами и полицаями из Трынского околийского управления.

Это сообщение насторожило нас. Командование отряда приняло решение отыскать эвакуированного и установить подлинные причины, по которым он прибыл в село. В один из вечеров отряд блокировал село. Группа опытных бойцов отыскала Петкова и нашла у него в кармане приготовленный для передачи полиции список. В нем значились имена доброго десятка крестьян. Вероятно, полиция предприняла бы против этих людей самые жестокие меры, поскольку полицейский агент перечислил их как опасных ятаков.

На площади собралось все село. Люди хотели не только узнать, в чем состоит вина их односельчанина, но и принять участие в вынесении приговора, который тем же вечером надо было привести в исполнение.

Установленные факты полностью изобличали подсудимого. Они были сильнее всяких обвинений: как имена крестьян, так и возможные мотивы их ареста «эвакуированный» написал собственноручно.