Славчо Трынский - Не так давно

«Значит и тут прикасалась рука партии», — подумал я и только теперь пенял, почему нам запрещали останавливаться в коридоре и засматриваться на стены…

Наконец формальности закончились. Отворилась железная калитка, впустившая меня сюда несколько часов назад, и я оказался на улице. Я шел по мостовой, но все никак не мог освободиться от мысли, что меня кто-то преследует. Остановился, нагнулся, якобы поправляя развязавшийся на ботинке шнурок, и оглянулся назад. Не было никого.

Обрадованный, что я снова на свободе и что никто не идет за мной по пятам, я перешел улицу Охрид и быстро зашагал по грязному тротуару, направляясь к дому, где я жил. Сочувствие к оставшимся в тюрьме товарищам росло с каждым шагом, который отдалял меня от них.

И вот я на улице Кавала, у дома № 13. Фатальный номер! Не раз приходила мне в голову нелепая мысль, что именно он и послужил причиной моего ареста.

В квартире я не застал никого. Моя сестра Надя куда-то вышла. Я нашел ключ от своей комнаты, отпер дверь. Там было все так, как я оставил. Но первой моей заботой было не разглядывать, что и как, а отыскать ружье и патроны, которые мы раздобыли с Крыстаном Крыстановым и спрятали у нас на чердаке под толстой балкой, а также примитивное оборудование, с помощью которого я печатал бюллетень о событиях на фронтах. Не найдя их, я не удивился. Я знал, что товарищи из квартальной организации непременно позаботятся о том, чтобы их спасти, и не ошибся. Это сделали Крыстан, Эмил Георгиев и мой брат Никола.

В тот же вечер сестра рассказала мне о деятельности нашей организации и о самых близких товарищах, которых она знала. Что ответственный за сектор Берто Кало не арестован — мне было известно. На свободе был и Борис Милев, который руководил сектором до Кало: я случайно заметил обоих на улице, когда меня везли в суд. Эта неожиданная встреча с ответственными товарищами из квартальной организации тогда очень ободрила меня и создала хорошее настроение.

Крыстан Крыстанов, с которым мы были очень близки и с которым в ночь перед моим арестом вместе писали лозунги на стенах ремесленного училища, находился на нелегальном положении. Это он, одним из первых, потребовал очистить мою квартиру от компрометирующих материалов, а затем организовал мне защиту на судебном процессе.

Крыстан был родом из села Волуяк, Софийского округа. Изучал финансово-административные науки. Средства на жизнь добывал, работая у какого-то адвоката. Этот адвокат по просьбе Крыстана и стал моим защитником.

Моя дружба с Крыстаном началась еще в 1940 году, после того как я переехал на новую квартиру в Банишорском квартале. Мы познакомились с ним случайно, когда я собирал в домах своего квартала подписи в поддержку предложения советского представителя Соболева о заключении пакта о ненападении между Болгарией и СССР.

Не только сам Крыстан поставил свою подпись под этим предложением, но и все его родные, жившие с ним.

Замечательной чертой в характере этого молодого человека был его неиссякаемый энтузиазм. Крыстан загорался как порох и не допускал, чтоб какое-нибудь дело совершалось без его участия. После моего ареста, предполагая, что это произошло в связи с лозунгами, которые мы с ним писали, Крыстан покинул свою квартиру и скрывался у какого-то члена нашей организации. Остальные товарищи оставались на своих местах.

Всем нам хорошо была известна полицейская практика вторично арестовывать освобожденных после судебного процесса и отправлять их в концентрационные лагеря, чтобы там годами медленно, но верно убивать их, подвергая систематическому голоданию. Это ждало бы и меня, если бы я вовремя не принял мер.

Вот почему я на следующий же день покинул свою квартиру и переехал к Василу Петрову. Васил был коммунистом. Он жил в квартале Красное село и имел свою слесарную мастерскую. В ней работал его брат Димо, тоже член партии, и еще пять или шесть ребят — подмастерьев.

Васила я знал уже довольно давно. Не раз он приходил ко мне на помощь, и дружба наша стала такой, что мы уже называли друг друга не по имени, а просто «братец»! Хотя Васил был родом из Брезника, он считал себя настоящим софийцем. Квартира, которую он снимал на улице Бабадаг — в том же квартале, где и мастерская, — была неудобна для моего нелегального пребывания. В доме жили и другие семьи, которых я не знал и не имел права проявлять к ним доверие. Да я и не считал, что ради моей персоны Васил должен рисковать безопасностью своей семьи. У Васила — в прошлом боксера — был перебит нос, что напоминало ему о состязаниях, из которых Василу доводилось выходить и победителем, и побежденным. О них он рассказывал с упоением.

Васил был человеком горячим. Горячность эта проявлялась у него и в делах, и в спорах. Двухметрового роста, крепко сложенный, с развитой мускулатурой он был не только внушителен, но просто грозен. Недаром некоторые чуждые элементы, ненавидя его, в страхе перед его силой вынуждены были еще издалека снимать шапку и учтиво здороваться с ним.

Подмастерья Васила тоже были хорошими ребятами. Некоторые из них состояли в Союзе рабочей молодежи, другие симпатизировали ему.

При мастерской была комнатушка. Она служила складом, но в ней ночевали и двое из подмастерьев. Первое время я спал с ними и даже взялся учиться слесарному делу. Но вскоре обстановка изменилась. Через товарищей, с которыми я поддерживал связь, стало известно, что полиция искала меня в квартире у сестры и в страховом обществе, где я работал перед арестом. Это явно указывало на то, что полумеры уже недостаточны и надо целиком переходить на нелегальное положение.

Как-то я сказал об этом Василу и попросил совета.

— Тебе надо скрываться, братец! — посоветовал он. — Наша квартира в твоем распоряжении. Мы и до сей поры были братьями, а теперь и подавно. Кто не хочет рисковать, тому нечего идти в коммунисты.

Васил знал отчасти о моей, хоть и не ахти какой деятельности и даже сам мне кое в чем помогал. Слушал радио, записывал наиболее существенные данные и знал тайник, где хранилась моя примитивная типография, которая была перенесена в его квартиру. Кроме того, Васил помогал мне осуществлять связь с городом Брезник, за что я отвечал перед Андреем Пеневым, инструктором Софийского окружного комитета. По рекомендации товарища Пенева я был освобожден от работы с молодежью в квартале Банишора, чтобы всерьез заняться строительными рабочими из нашей — Трынской околии, которых в Софии насчитывалось несколько тысяч человек. По самому характеру своей профессии они относились к категории тех рабочих, которые труднее всего поддавались организации, требовавшей серьезных усилий и упорного труда.