Славчо Трынский - Не так давно

Словно перелетные птахи, трынчане каждую весну в первый день великого поста снимались с насиженных мест и возвращались домой только осенью, после Николина дня, когда наступали холода и работа на стройках свертывалась. Весь рабочий сезон они жили вдали от семей и берегли каждый заработанный грош. Переход с одной стройки на другую — был для них обычным явлением, и поэтому ни одна организация — ни партийная, ни молодежная, ни профессиональная — не могла их охватить. Строители походили на журавлей, которые тоже то и дело перелетают с места на место.

Среди строительных рабочих было немало сознательных и передовых людей. Именно этих людей коммунисты и организовывали и, чтобы улучшить их положение, не раз вовлекали в стачки, а когда этого требовала обстановка, те же рабочие устраивали на улицах летучие митинги и на них предъявляли свои требования буржуазии, казенным профессиональным союзам или правительству. В истории рабочего движения Софии строительные рабочие играли первостепенную роль и всегда отличались стойкостью и упорством в достижении поставленных требований. Много строителей побывало в кровавых застенках полиции. Некоторых судили, других нещадно избивали, но борьба от этого не ослабевала — она росла и ширилась.

Трудности с организацией строителей заставили нас провести в феврале 1942 года совещание с наиболее активной молодежью околии, на котором мы всесторонне обсудили этот вопрос и приняли решение прикрепить к каждой общине ответственного за нее товарища. Ответственные за общину составляли руководство, которое опираясь на широкий актив, должно было проводить партийные решения, снабжать партийные группы в общинах легальной и нелегальной литературой, организовывать и проводить партийные собрания, вести агитационно-разъяснительную работу среди строителей.

В руководство мы включили Нако Станачкова, Станку Гюрову, Младена (Денчо) Гюрова и других — все из Трынской околии. Денчо был из села Ярловцы. Я знал его еще по трынской гимназии как активного члена Союза рабочей молодежи, которого полиция не оставляла в покое. Несколько раз он выходил из участка избитым до полусмерти, но это не только не заставило его отойти от рабочего движения, а, наоборот, еще крепче связало с ним. Скромный до стеснительности, честный и трудолюбивый, Денчо пользовался доверием и симпатией и учеников трынской гимназии и строительных рабочих. Вот почему я, перейдя в подполье, начал поддерживать связь со строителями через Денчо. Материалы, как полученные в окружном комитете, так и те, которые я печатал сам, я передавал Денчо, а он, в свою очередь, распределял их между остальными ответственными за общины товарищами. Так они и расходились от организации к организации и от человека к человеку…

Однажды товарищ Яким сообщил мне, что он намеревается в скором времени возложить на меня какую-то серьезную задачу и предупредил, чтобы я ни с кем этим не делился. С того дня я все время был в ожидании чего-то нового, волнующего, неизвестного…

Я продолжал жить в квартире Васила Петрова весь май и июнь. Туда приходили и другие подпольщики, и опасность, что когда-нибудь нас всех тут схватят, была совершенно реальной. Естественно, мне следовало оттуда уйти. Я перебрался к Милану Атанасову (Манчо) — строительному рабочему, в то время одному из активных членов трынской партийной организации. Он жил в квартале Овча-Купель и снимал нижний этаж в двухэтажном доме. В жизни этого преждевременно поседевшего человека было много поучительных страниц. Скромный и трудолюбивый, он давно снискал любовь трынских строителей, и они не раз шли за ним, когда он призывал к стачке. Несмотря на полицейские репрессии, которым он часто подвергался, Манчо неколебимо стоял на своем боевом посту и служил примером подлинного революционера.

Мой переезд к нему был не случаен. Нас обоих связывал ряд совместных акций против фашистских властей на селе и в Софии и больше всего стачка строителей в июле 1938 года. От него получил я впервые брошюры коммунистического содержания и художественную литературу — «Железную пяту», «Цусиму» «Мать» и другое. Эти книги, которые он мне рекомендовал прочитать, произвели на меня огромное впечатление, оставили у меня чувство глубокого уважения к этому человеку. Тогда я вполне естественно отождествлял самого Манчо с образами героев прочитанных книг, а отношения наши, несмотря на разницу в возрасте, считал вполне естественными. Такие же отношения установились у меня с его другом детства Хараламбием Захариевым, тоже уже немолодым человеком, тощим как сушеная скумбрия, но необыкновенно здоровым и выносливым. И он, и Манчо были прекрасными мастерами гипсовых деталей и с любовью обучали своему делу большую группу подмастерьев. — завтрашних мастеров. У обоих были замечательные жены — добрые и сердечные, хотя и очень разные по темпераменту. Если Эфросина (Эвда) — супруга Манчо — была спокойной, уравновешенной женщиной, хоть и поддававшейся временами тоске и отчаянью, то жена Хараламбия, Паля, была всегда веселой, словоохотливой, проворной в работе, но постоянно словно пребывала в каком-то нервном напряжении. Несмотря на эти различия в характере, обе они были одинаково ценными и незаменимыми нашими укрывательницами.

В то время, когда я жил на квартире у Милана (Манчо), на втором этаже того же дома неожиданно поселилась женщина из одного трынского села, видимо, из-за близости к минеральным источникам Овча-Купели. Думая, что она меня не знает, я не здоровался, когда встречал ее во дворе или на лестнице, и не разговаривал с нею. Она лукаво поглядывала на меня уголком глаз, словно хотела сказать «Ты притворяешься, но я тебя выведу на чистую воду».

Как-то утром, когда я читал во дворе, она остановилась возле меня и принялась расспрашивать:

— Ты что, молодой человек, здесь делаешь?

— Я студент, готовлюсь к экзаменам.

— А откуда ты?

— Из Фердинандской околии, — ответил я ей, и тут же подумал, что моей конспирации пришел конец.

— А как тебя зовут? — упорно, словно застав меня на месте преступления, допытывалась она.

— Митко, — сказал я, рассчитывая, что жена Манчо так же назвала ей меня, да и соседи знают меня под этим именем.

— Какой ты Митко — ты Славчо из Боховы… Зачем обманываешь меня, ведь я хорошо знаю и тебя, и твою мать! Она же приходит к нам на мельницу!

Женщина продолжала долго и обстоятельно объяснять истоки нашего знакомства.

— Раз так, то и незачем расспрашивать, — заявил тогда я ей. — Я знал, что мы с тобой знакомы, и потому решил пошутить. Хотел проверить, насколько ты физиономистка.

— Да, но я ведь пожилой человек, почему же ты со мной шутишь?