Андрей Плахов - Озон

В противоположность ему «Франц» – фильм сдержанный, преимущественно черно-белый, с вытравленным на компьютере цветом. Вновь, в который раз, тихий вуайер Озон наблюдает за тем, что происходит в идиллическом кругу семьи. На сей раз, впрочем, идиллия изначально нарушена таким глобальным стрессом, как война.

Молодой француз Адриен (Пьер Нинэ, в чьем активе образ Ива Сен-Лорана из одноименного фильма), вчерашний солдат Первой мировой, едет в страну своих соседей и побежденных врагов. Эстет и пацифист, он оказывается на кладбище немецкого городка, кладет цветы на могилу своего сверстника Франца, пацифиста и франкофила, который с войны не вернулся. Преодолевая естественное отторжение и франкофобию местного населения, Адриен входит в семью родителей покойного и заводит дружбу с его безутешной невестой Анной (восходящая немецкая звезда – чудесная Паула Бир, отмеченная в Венеции за эту роль премией памяти Марчелло Мастроянни). Эта дружба, перерастающая во влюбленность, продолжается уже на территории Франции – в Париже и Салье – и претерпевает неожиданные повороты.

«Франц» поставлен как вольный ремейк антивоенной драмы 1932 года «Недопетая колыбельная», одной из голливудских картин Эрнста Любича, где наиболее зримо проступают немецко-еврейские корни этого выдающегося режиссера. В центре той старой ленты – попытка примирения и прощения, любовь мужчины и женщины, зарождающаяся на пепелище. Озон заимствует у Любича и драматурга Мориса Ростана исходную сюжетную линию и почти дословно воспроизводит некоторые сцены: например, когда Анна покупает платье, впервые после гибели жениха собираясь на танцы. Однако Озон строит совсем другую вселенную – более турбулентную и парадоксальную.

Отношения Германии и Франции принято характеризовать как отношения враждующих сестер, но это притяжение-отталкивание, эту любовь, чреватую войной, могут воплощать и мужчины. Погибшего немца зовут Франц: имя рифмуется с Францией, страной, которая манила его и заманила в могилу. Черно-белый экран вдруг окрашивается «импрессионистскими» пастельными цветами: мы видим, как Адриен с Францем, два чувствительных юноши, словно два любовника, бродят по Лувру и замирают перед картиной Эдуарда Мане «Самоубийца». На самом деле это небольшое, полное трагизма полотно хранится в одном из музеев Цюриха – собрании Фонда Эмиля Бюрле, а в 1919 году, когда происходит действие «Франца», находилось в частных руках. Проданный с молотка на аукционе, «Самоубийца» оказался в коллекции Поль-Дюрана Рюэля, арт-дилера, патрона импрессионистов и художников барбизонской школы.

Но лжет не Озон, а герой фильма, создавая красивую утопию, которая обречена разбиться об окопную реальность. И это не единственный сознательный обман в фильме, герои которого лгут «из высших побуждений» – чтобы не ранить чувства близких или не нарушить табу. В этом смысле нравы в немецком доме скромного врача, где живет Анна, не так уж отличаются от атмосферы элитарной французской семьи Адриена: там тоже в шкафу свои скелеты и свои сакральные жертвы. Главная же ложь состоит в том, что отцы оплакивают погибших сыновей, пьют за их посмертную славу, забывая, что сами послали своих потомков на бессмысленную бойню.

Попытка всепрощения и строительства новой Европы наталкивается на незажившие раны и на шовинистический «ветеранский» угар (что немецкий, что французский), показанный во всей красе и актуализирующийся – не прошло и ста лет – сегодня в атмосфере вновь расцветшей ксенофобии. Вместе с тем Озон не склонен к лобовому «разоблачению милитаризма», и даже можно сказать, что он больше сочувствует побежденным – немцам.

На роль отца Франца режиссер приглашает актера Эрнста Штецнера и сравнивает его с Максом фон Сюдовом из фильмов Бергмана. Впрочем, суровость и вселенское отчаяние отца быстро тают под благими порывами Адриена, которого он начинает воспринимать как инкарнацию сына. А Марию Грубер, исполнительницу роли матери Франца, режиссер называет «немецкой Джульеттой Мазиной», то есть вводит своих героев в гуманистический контекст большой европейской культуры. Тут не только кино, но и живопись, и – музыка: ведь Франц, игравший на скрипке, и в этом передает эстафету Адриену. Помимо оригинальной партитуры Филиппа Ромби, в фильме звучат Шопен и Чайковский.

Прикасаясь к болезненной немецкой теме, автор «Франца» вступает на территорию, помеченную еще одним крупным режиссером уже нашего времени – Михаэлем Ханеке в «Белой ленте». Не будучи (в отличие от Любича) связан голливудскими англоязычными канонами, Озон снимает первую половину картины по-немецки, вторую по-французски. Это не первый его заход в зону немецкой культуры: вспомним «Капли дождя на раскаленных скалах». Озона сближают с Фасбиндером не только интерес к сюжетам о бисексуальности и любовь к творчеству Дугласа Серка, но также темпы работы: он не останавливается ни на год, ни на минуту. Однако, учитывая более интимный и часто легкомысленный характер многих его фильмов, критика предпочитает называть Озона «французским Вуди Алленом»: весьма поверхностное сравнение.

Франсуа Озон не зря имеет репутацию искусного провокатора, любителя сюжетных обманок, перевертышей, тонких намеков. Все это есть и в новой картине. Так, мы догадываемся, что, вероятно, Франц был бы лучшим партнером для Адриена, чем для Анны. А сам Адриен влюблен не столько в свою французскую невесту Фанни, сколько в ее брата, тоже погибшего на войне. Но все эти намеки отодвинуты на периферию и могут остаться не считанными, в общем-то, без большого ущерба для целого.

«Недопетая колыбельная» – не самое совершенное и знаменитое из творений Любича, и современному режиссеру удается не ударить перед классиком лицом в грязь. Труднее оказывается для Озона выдержать неизбежное сравнение с «Жюлем и Джимом» – шедевром Франсуа Трюффо, первым фильмом, где война показана как символическая проекция частной жизни в декадентской Европе. Однако Озон и тут удерживается на коне, давая элегантный парафраз немецко-французского любовного треугольника.

Озон, если прочертить принципиальную линию его движения («Крысятник» – «8 женщин» – «Ангел» – «В доме» – «Франц»), все больше утверждает себя во французском кино мастером большого авторского стиля, не убитого ни академизмом, ни архаикой. Стиль «Франца» не законсервирован, объемен, он дает выход в широкое пространство вопросов, которые ставят история общества и история культуры, а также их современное состояние.

Фильм, титры которого идут под вальс Шостаковича, – один из самых эффектных и потенциально коммерческих в послужном списке Франсуа Озона. Но и в нем обнаруживается столь характерная для режиссера авторская лирическая интонация.