Георгий Ковтунов - Всей мощью огня

По пути к штабной палатке сержант успел доверительно сообщить мне:

— Собирают всех командиров. Вроде бы идем к Поворино. Там примем людей и технику.

— А потом?

— Про то ничего не знаю.

Совещание было коротким. Командир полка майор М. З. Голощапов сообщил о том, что предстоит марш в район Поворино. И тут же отдал соответствующие приказания, определил порядок выхода подразделений, штаба, тыловых служб. Казалось бы, все идет как обычно в таких случаях. Тем не менее у меня сложилось впечатление, что говорит Михаил Захарович как-то непривычно глухо. Да и выглядел он усталым, вроде бы даже каким-то сгорбленным, будто лег на его плечи тяжелый груз. Когда все вопросы, связанные с предстоящим маршем, были утрясены, майор Голощапов медленно обвел взглядом всех присутствующих:

— А сейчас, товарищи, попрощаемся. Дальше, до назначения нового командира, исполнять его обязанности будет полковой комиссар Тарасов. Начальником штаба полка назначается командир первого дивизиона капитан Ковтунов. Меня и майора Кучера отзывают в штаб артиллерии.

Мертвая тишина воцарилась в палатке. Молчал и Михаил Захарович. Затем, едва справляясь с охватившим его волнением, он закончил:

— Всех вас, моих дорогих однополчан, я сердечно благодарю за службу. Через многие испытания мы прошли вместе, а впереди таких испытаний, чувствую, будет еще больше. Так что от всей души желаю боевых успехов. И чтобы не назад идти, а вперед, только вперед!

Так мы расстались с Михаилом Захаровичем Голощаповым, а спустя несколько дней и с Виктором Афанасьевичем Кучером, командирами, которые делили с нами испытания первого, пожалуй, самого трудного года войны.

Как поется в песне, сборы были недолги. К вечеру того же дня подразделения были готовы к маршу. Начали сгущаться сумерки, и мы двинулись в путь. Темп марша был весьма высоким. Предстояло к утру достигнуть Бутурлиновки — первого крупного населенного пункта на маршруте.

Вскоре стало известно, что и другие части 76-й стрелковой дивизии, в состав которой входил полк, одновременно с нами выступили в направлении железной дороги Поворино — Сталинград. Это позволяло предполагать, что мы снялись с места не только для того, чтобы пополниться людьми и вооружением. Видимо, вся дивизия перебрасывалась на другой участок. Куда именно? В этом отношении ни у кого не возникало сомнений: разумеется, к Сталинграду! Ведь, судя по всему, именно там разгоралась решающая битва.

Утро застало полк у Бутурлиновки. Там, по имевшимся у нас сведениям, располагался штаб нашей 21-й армии. Однако вскоре выяснилось, что еще вечером все основные отделы штаба выступили в направлении города Серафимович на Дону. В Бутурлиновке мы застали лишь тыловые службы: склады, мастерские.

На день подразделения полка укрылись в большой роще. Как издавна повелось у артиллеристов, в первую очередь покормили лошадей, потом позавтракали сами и улеглись отдыхать. Продолжать марш днем было рискованно. В небе то и дело появлялись фашистские самолеты. Поэтому распоряжение командования было такое: ночью двигаться с максимально возможной скоростью, а в светлое время суток, тщательно замаскировавшись, отдыхать, приводить себя в порядок. Этому, как говорится, научила война.

Солнце стояло уже совсем высоко, когда к нам подошла небольшая группа военнослужащих. Привел ее худощавый, совсем юный, загоревший до черноты командир с тремя кубиками в петлицах.

— Старший лейтенант Муратов, — представился он, протягивая полковому комиссару Тарасову предписание. — Направлен с группой бойцов в ваше распоряжение штабом артиллерии.

Оказалось, что перед нами остатки минометного дивизиона, который понес тяжелейшие потери в недавних боях. Старший лейтенант командовал в нем батареей. Он и вывел людей за Дон. Первоначально минометчиков хотели влить в стрелковую часть, но Муратов сумел убедить начальство в том, что он и его подчиненные больше пользы принесут в артиллерии.

Кирилл Ильич Тарасов внимательно, даже, пожалуй, придирчиво, проверил у прибывших документы. Только после этого приветливо улыбнулся им.

— Что ж, милости прошу к нашему шалашу. Вот уж не ожидали, что еще в пути начнем получать пополнение. Да еще таких орлов, которые, чувствуется, сквозь огонь, воду и медные трубы прошли. Прошу, — повторил он, — не стесняйтесь, товарищи. Вы теперь, как говорится, нашенские. А ближе знакомиться будем по ходу дела. Все документы — начальнику штаба. Сегодня и приказом отдадим. Так, Георгий Никитович?

Вечером полк двинулся дальше. Снова, используя относительную прохладу, шли всю ночь, изредка делая лишь короткие остановки. Весь следующий день снова отдыхали где-то южней Новохоперска, укрывшись в буераках. Впрочем, отдых этот был, как всегда, относительным. Часть бойцов несла службу в охранении. Кто-то должен был позаботиться о приготовлении пищи. Словом, забот хватало.

К следующему утру наконец достигли назначенного района. На станции Поворино — сплошные развалины. Авиация противника неоднократно бомбила этот крупный железнодорожный узел. Был, как нам рассказали, налет и накануне. Впрочем, об этом было нетрудно догадаться. Над землей все еще стелился едкий дым. Кое-где даже пробивались языки пламени. Железнодорожники спешно очищали от обломков и восстанавливали разрушенные пути. Им помогали подростки, женщины, старики. Все они трудились сосредоточенно, словно забыв о том, что в любую минуту в небе могут вновь появиться фашистские самолеты.

И в течение дня они действительно появлялись несколько раз. Оставаясь в надежных укрытиях сравнительно недалеко от станции, мы с болью в сердце наблюдали, как от самолетов отрываются похожие на черные капли воды бомбы. А потом на путях поднимались новые столбы дыма, яркие языки пламени. Но что мы могли сделать, чем могли помочь? Многие в эти минуты завидовали зенитчикам, которые почти непрерывно вели огонь из скорострельных 37-миллиметровых автоматических пушек, пытаясь преградить путь вражеским самолетам.

— Просто зло берет, — не выдержал расположившийся неподалеку от меня старший разведчик-наблюдатель ефрейтор Виктор Степин. Стиснув кулаки, он, не отрываясь, смотрел в небо, где кружились «юнкерсы».

— Разве не видишь, что железная дорога не действует? Станет чуть тише, погрузимся и поедем, — попытался успокоить его кто-то из пожилых солдат.

— «Погрузимся», «поедем»!.. Да я по-пластунски готов ползти сто километров. Только бы не сидеть здесь, только бы не видеть всего этого! — горячился Степин.

И его вполне можно было понять. Наверное, самое страшное для человека — видеть беду и не иметь возможности помочь людям. Тут и правда по-пластунски поползешь туда, где могут пригодиться твои силы.