Георгий Ковтунов - Всей мощью огня

Во-первых, легких участков дороги фактически не существовало вообще. Во-вторых, свободных тракторов у нас не было. Все они шли со своими гаубицами на крюке. Отцеплять орудия и временно оставлять их? Такой вариант нас не устраивал, так как при этом дорога была бы закупорена намертво. И, в-третьих, как могут подойти трактора к буксующим машинам, если ширина проезжей части не превышает двух — двух с половиной метров? По обочине? По целине? А их не существует. Справа и слева вплотную подступают болота, да такие, что не только трактор, но и человека не держат. Ходит, «дышит», словно живая, почва под ногами, если так можно назвать поросшие мхом зеленые кочки.

Выход был только один — пробиваться вперед, используя все средства. И мы пробивались. Солдаты и сержанты рубили деревья и кустарник, чтобы создать хоть какую-то опору под колесами машин, а если и это не помогало, то люди, облепив автомобили и пушки, как муравьи, в буквальном смысле этого слова, выносили их на руках. Потом снова цепляли пушку на крюк, чтобы через 30–40 метров все повторить сначала. Над извилистой дорогой то и дело слышалось:

— Подваживай! Подваживай!

— Раз-два — взяли! Еще раз — взяли!

Случалось, что все это не помогало. Тогда расчеты разгружали кузова машин, на плечах переносили тяжелые ящики со снарядами, вытаскивали их на более или менее сухое место, чтобы там опять уложить их в автомобили, подошедшие порожняком. Уложить до той поры, пока снова не возникнет критическая ситуация. А она вполне могла возникнуть через пять, через десять минут, за ближайшим или за следующим поворотом.

Уже много лет прошло с тех пор, а я и сейчас вижу лица разгоряченных людей в грязных, промокших насквозь шинелях, полы которых, чтобы не мешали работать, заткнуты за ремни. Слышу отчаянный, надрывный рев двигателей. И снова, в который уже раз, думаю о необыкновенном советском солдате, который находил и находит в себе силы, необходимые для преодоления любых препятствий, у которого чувство долга всегда превыше всего. Нет и не будет нигде в мире таких воинов, таких защитников земли родной!

Лишь к исходу вторых суток, фактически не останавливаясь даже на ночевку, мы вышли наконец в назначенный район. Люди валились с ног от усталости, засыпали, как говорится, на ходу. И тем не менее, хотя у меня сердце кровью обливалось, вынужден был отдать приказ о немедленном сооружении временных укрытий и землянок. Что поделать, таковы суровые законы войны.

Уже брезжил хмурый рассвет, когда можно было разрешить отдых личному составу. И сам, поплотнее закутавшись в шинель, прилег на топчан в наскоро установленной палатке. Прилег на душистые, раскидистые еловые ветви — и тут же словно провалился куда-то. А потом, как мне тогда показалось, буквально через три минуты, услышал у входа в палатку негромкий голос ординарца:

— И двух часов еще не отдыхает. Нет, товарищ гвардии майор, как хотите, а будить командира не стану. Надо же человеку поспать маленько…

— Ладно, дадим ему поспать. Я ведь не настаиваю.

Пока займусь своей щетиной, побреюсь. Кипяточка найдем, надеюсь, полкотелка?

Новая волна теплого, неотвратимого сна уже накатывалась на меня. Но, всеми силами сопротивляясь ей, продолжала работать мысль: «Кто же это там пожаловал?»

Короче говоря, через пяток минут я был на ногах. Взглянул на часы. Оказывается, проспал больше двух часов. А это можно было считать роскошью. Застегнул воротник гимнастерки, подтянул на привычную дырочку ремень и, откинув полог палатки, выглянул наружу.

С пригорка открывалась невеселая картина. Поодаль — серый, какой-то тоскливый лес. Слева — болото, на котором между мохнатыми кочками кое-где поблескивают темные окна воды. Справа — развалины деревушки. Собственно, только несколько печных труб, сиротливо торчавших на пепелище, напоминали о ее существовании. А над головой — хмурое, сплошь закрытое тяжелыми облаками небо, на котором туманным, расплывчатым диском угадывалось солнце.

Шагах в двадцати от палатки я увидел офицера, который, пристроив на трухлявом пеньке небольшое зеркальце, неторопливо брился. Мне сразу же показалось, что я уже где-то видел его. Присмотрелся внимательней — вроде бы Михалев. Подошел ближе — так оно и есть.

Николай Иванович тоже заметил меня. Смущенно схватился за полотенце, чтобы стереть с лица остатки мыльной пены, но я успел остановить его:

— Не надо спешить. Наводите красоту. А я тоже пока умоюсь.

Ополоснув лицо ледяной водой, которую в котелке принес ординарец, почувствовал себя совсем бодро. Еще через некоторое время мы с Михалевым уже сидели в палатке и завтракали. Я рассказывал Николаю Ивановичу о состоянии дел в полку. Он, словно переняв эту манеру у гвардии полковника М. М. Бронникова, слушал молча, не перебивая, не задавая каких-либо дополнительных вопросов.

— Народ в части отличный, — стараясь наиболее полно и объективно нарисовать общую картину, говорил я. — Однако надо иметь в виду, что в последних боях на Курской дуге полк понес немалые потери. Пополнение мы получили, а что за люди влились в коллектив, честно говоря, еще не до конца разобрались. Тут я на вас, Николай Иванович, весьма и весьма надеюсь.

Гвардии майор Михалев молча кивнул головой, сделал какую-то пометку в блокноте, который держал на коленях.

— И вот еще на что хотелось бы обратить ваше внимание, — продолжал я. — Даже ветераны полка впервые встретились с такой местностью. Минувший марш показал, что необычного и трудностей будет выше головы. Надо сделать так, чтобы люди не пали духом. Ведь впереди — бои, наступление. И эта задача, я имею в виду моральный настрой людей, возлагается на вас, на всех политработников. Конечно же, общими усилиями станем решать ее, но вам, Николай Иванович, надо быть запевалой.

Николай Иванович Михалев, поправив светлые, гладко причесанные волосы, снова записал что-то в блокнот.

— Советую сразу же установить тесный контакт с парторгом полка гвардии капитаном Калининым. Прекрасно знает всех коммунистов, а их у нас — более 120 человек…

И снова молчаливый кивок головой.

Несколько часов продолжалась наша беседа. Потом я представил Николая Ивановича начальнику штаба, познакомил со многими командирами и политработниками. А сразу же после обеда Михалев уехал в один из дивизионов.

— Хочу поближе познакомиться с людьми, — пояснил он.

Вечером я уже видел его с комсоргом полка лейтенантом Василием Бокотуевым. Короче говоря, мой новый заместитель по политической части как-то сразу, незаметно «вписался» в общий ансамбль. Почему-то казалось, что он давным-давно служит в части. И это, если хотите знать, с моей точки зрения, является важнейшей характеристикой деловых качеств каждого политработника.