Георгий Ковтунов - Всей мощью огня

Еще раз подчеркиваю, что все эти рассуждения не имеют никакого отношения к тому, что происходило глубокой осенью 1943 года на нашем 2-м Прибалтийском фронте. Тем не менее факт оставался фактом: настроение у всех нас упало. Даже радуясь освобождению Красной Армией столицы Украины, мы порой думали о том, что могли бы быть в числе тех, кто дрался с гитлеровцами на Днепре. «Второй месяц в этих проклятых болотах сидим!» — сетовали некоторые бойцы.

Не следует думать, что все эти разговоры хоть в какой-то мере сказывались на дисциплине, на отношении к делу. Такого и в помине не было. Но даже в суровых условиях войны человек остается человеком со всеми его эмоциями. И отнюдь не черствеет у него на фронте душа, не превращается он в бездумный автомат. Он волнуется, переживает, быть может, даже более остро, чем в спокойной обстановке.

26-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции мы встретили на передовой. Пытались в этот день провести рекогносцировку, вплотную, как говорится, познакомиться с позициями противника, но из этого, к сожалению, почти ничего не получилось. На земле лежал такой густой туман, что временами казалось: бери острый нож и режь его на куски.

Во второй половине дня во всех подразделениях прошли торжественные собрания или митинги, посвященные знаменательной дате. Собрались за скромным праздничным ужином и офицеры штаба. А утром рекогносцировочная группа снова была на передовой, но снова туман и туман…

Наконец наши молитвы были услышаны. 9 ноября небо очистилось от облаков. Ярко светившее солнце быстро разогнало туман. Впервые по-настоящему мы увидели передний край противника. И чем дольше наблюдали за ним, тем больше убеждались, что перед нами крепкий орешек, об который, если идти напролом, можно и зубы обломать.

Я уже не говорю о труднодоступной местности. Наступать нам предстояло по двум межозерным дефиле шириной от 1200 до 1600 метров. В бинокли и стереотрубы было видно, что противник располагает здесь четырьмя траншеями. Саперы сообщали, что перед проволокой и за ней установлены минные поля. Мало того, гитлеровцы, готовясь к упорной обороне, соорудили большое число деревоземляных огневых точек. И каждый дзот, тем более что между ними существовала огневая связь, мог принести немало неприятностей. В такой обстановке особенно многое зависело от точности и плотности артиллерийского огня.

Днем и ночью шла подготовка к предстоящему наступлению на этом участке фронта. На наших картах появлялись все новые и новые цели. На позиции подвозились боеприпасы. Из второго эшелона 23-го гвардейского стрелкового корпуса подтягивались постепенно орудия и минометы, которые было решено использовать в общей артиллерийской подготовке. Задача ставилась такая: иметь не менее 60 стволов в расчете на один километр фронта.

Нам, артиллеристам, была поставлена еще и такая, весьма серьезная задача: на заключительном этане артподготовки подвести стрелковые подразделения огневым валом не к первой, как обычно, а ко второй траншее противника. Это, вполне естественно, требовало дополнительных, особенно тщательных расчетов, повышенного внимания всех наблюдателей, безукоризненной организации взаимодействия, бесперебойной связи во всех без исключения звеньях управления. Кроме того, мы учитывали, что в ходе наступления наверняка потребуются дополнительные артналеты по отдельным, ранее не выявленным целям.

Все подготовительные мероприятия проводились, разумеется, скрытно. Каждая землянка, каждый окоп, не говоря уже об огневых точках и наших позициях, тщательно маскировались. В то же время на отдельных участках велись ложные инженерные работы, которые должны были показать противнику, что мы намерены обороняться. Все это делалось для того, чтобы в максимальной мере использовать в наших интересах такой важный фактор, как внезапность. А он в данной обстановке приобретал особое значение. Каждому понятно, что обороняться всегда легче, чем наступать. А если бой предстоит вести на труднопроходимой местности, то тем более…

Но вот наконец все приготовления завершены. Уже точно известен час, когда должны грянуть залпы наших орудий. На наблюдательном пункте полка установилась напряженная тишина. Казалось бы, за два с лишним года войны можно привыкнуть к этим минутам ожидания. Но вновь чувствую учащенное биение сердца, снова то и дело бросаю взгляд на циферблат часов. А стрелка, как назло, медленно, словно нехотя, ползет от деления к делению.

Рядом со мной — гвардии майор Н. И. Михалев. Еще и месяца не прошло с той поры, как он пришел в полк, но уже сейчас можно с уверенностью сказать, что человек попал именно на свое место. Последние два-три дня он провел в подразделениях, с личным составом. Только, бывало, по телефону и слышишь его голос: «Я — у Лебеденко» или «Прибыл к Воробьеву». По-настоящему нам и поговорить не удалось перед наступлением.

Словно почувствовав, что я думаю о нем, Николай Иванович повернулся ко мне:

— О чем-то спросить хотите, Георгий Никитович? Не беспокойтесь, в подразделениях все в полном порядке.

Провели партийные и комсомольские собрания, предупредили людей, что будет трудно, даже очень трудно…

— А стоило ли упор на трудности делать? Число их от этого не уменьшится. Бойцов же, особенно молодых, такими разговорами запугать можно.

— Думаю, что людям всегда надо прямо говорить о том, что их ожидает или может ожидать, — ответил мне Михалев. И я услышал в его голосе твердые, ранее не звучавшие еще нотки. — Как хотите, Георгий Никитович, а я так поступал и поступать буду. Правду, и только правду.

— Да и я в принципе не против этого, Николай Иванович, — поспешил успокоить его я. — Только порой случается, что в этом отношении палку перегибают. Такие страсти наговорят, что у человека руки опускаются и коленки трясутся.

— Это исключено, Георгий Никитович. На трудности настраиваю исключительно для того, чтобы в дивизионах и батареях заранее подумали, как эти трудности преодолевать будут. Всюду, например, уже маты из хвороста сплетены, бревна и доски подготовлены.

— Вот за это спасибо! — обрадовался я. — Спасибо, что распорядились и проверили.

— Распоряжений я никаких не отдавал. А вот тот разговор о трудностях, который я вел в подразделениях, и натолкнул людей на мысль, что все это сделать надо. Народ у нас такой: чуть подсказать, а все остальное сами сделают.

Интересно было разговаривать с Николаем Ивановичем Михалевым. Какая-то спокойная, житейская мудрость звучала в каждой его фразе. И, как я понял уже потом, мудрость эта основывалась на глубоком понимании характеров людей, умении заметить и использовать в интересах дела все самое хорошее, что есть в человеке. А хорошее есть в каждом.