Георгий Ковтунов - Всей мощью огня

Николай Иванович Михалев приезжал теперь ко мне куда реже, чем раньше. Я не обижался на него, понимал, что подготовка к наступлению требует полной отдачи сил. Но в те минуты, которые ему удавалось выкроить для посещения медсанбата, разговор у нас шел только об одном: что делается в дивизионах, в штабе полка. И буквально каждая мелочь интересовала и волновала меня. Очень хотелось быть там, в гуще событий, работать вместе со всеми, но разве переспоришь медиков? А они категорически возражали против досрочной выписки.

Судя по тому, что рассказывал мне Николай Иванович, ставка делалась на выполнение поставленной задачи с минимальными потерями. От каждого полка первого эшелона были выделены специальные группы во главе с офицерами для постоянного наблюдения за передним краем противника. В расположение гитлеровцев направлялись разведчики. Все это позволило заблаговременно выявить большинство огневых точек, наличие и конфигурацию минных полей. Выяснилось, в частности, что крутые берега озер покрыты толстой ледяной коркой. Вражеские солдаты специально поливали их водой, для того чтобы создать еще одно труднопреодолимое препятствие.

Используя данные, полученные от разведчиков и наблюдателей, подразделения тщательно готовились к предстоящим боям. В тылу, на замерзшей реке, проводились тренировки. Для преодоления трещин и пробоин во льду, которые неминуемо появятся от снарядов и мин, плелись специальные маты из прутьев. Сооружались волокуши для пулеметов, минометов и орудий, лестницы для преодоления обледенелого берега.

В канун нового, 1944 года ко мне приехала целая делегация из полка. И конечно же, во главе с Михалевым. Притащили мне множество вкусных вещей, в том числе и бутылочку армянского коньяка.

— Новогодние подарки из тыла получили, — пояснил Николай Иванович. — Это твоя доля. Принимай малыми дозами в лечебных целях.

Конечно же, я не отпустил друзей просто так. Несмотря на их возражения, драгоценный напиток был тут же разлит по кружкам и всяким медицинским посудин нам, которые оказались под руками. А тост был обычный, фронтовой: за победу в новом году, окончательную победу над гитлеровцами!

Уже прощаясь, Михалев тихо сказал мне:

— Ты, Георгий Никитович, не обижайся, если в ближайшие дни не сумеем навестить. — И, перехватив мой вопросительный взгляд, добавил: — Да, именно то, о чем ты думаешь.

А в ночь на 1 января в наступление перешли соединения 96-го и 98-го стрелковых корпусов. Наш корпус пошел вперед 2 января в 17 часов после тридцатиминутной артподготовки.

О том, что началось наступление, можно было догадаться и по другим признакам. После относительного затишья вновь резко возросло число раненых, поступающих в медсанбат. От них в основном мы и узнавали, как развивается наступление.

— Ночью шли, — рассказывал молоденький красноармеец Голиков из 51-й гвардейской стрелковой дивизии, у которого была перевязана рука. — Ох и трудно же было на льду! Как подумаешь, что под тобой вода, сердце заходится. Хорошо еще, что полыньи заметны. Пар из них валит. А тут еще фашист осветительные ракеты бросает. — На мгновение он замолчал, морщась от боли, чуть поправил повязку, потом заговорил снова: — До середины озера благополучно, тайком, дошли. Там и обнаружили нас. Ударили пулеметами, минометами. А мы — дальше. Какой резон возвращаться? Все одно под огнем. Ну, тут и наша артиллерия вступилась. И пошло, пошло…

— А я в штурмовом отряде был, — вступил в разговор сержант Петрушин из той же дивизии. — Никогда эту ледяную стенку не забуду. Кирками, топорами врубались в нее. Поднимешься шагов на десять, а потом потеряешь свою зацепку, и вдвое больше обратно на пузе едешь. Зато, когда все-таки выбрались на гребень, дело пошло. Рукопашной фрицы ох как не уважают! Уж тут мы дали им прикурить!

Судя по всему, наступление развивалось успешно. И это, разумеется, радовало. И в то же время было очень обидно, что в эти напряженные дни нахожусь не в полку, не со своими артиллеристами. Поэтому каждая беседа с врачами, лечившими меня, протекала по одному и тому же плану:

— Как чувствуете себя?

— Отлично! Когда отпустите?

И вот наконец 15 января я возвратился в полк. Дивизия продолжала наступление. Теперь она находилась примерно километров 20–25 западнее Невеля. Уже совсем недалеко от нас лежала белорусская земля. Однако каждый шаг давался с большим трудом. То чуть продвинемся вперед, то в течение нескольких дней топчемся на месте.

Помню, поставили нашему соединению такую задачу: овладеть районом хутора Блины. Это необычное название порождало немало шуток. «На Блины идем!» — слышалось то здесь, то там. Но, откровенно говоря, вскоре всем стало не до острот. Дивизия плотно «застряла» перед пустяковой, казалось бы, грядой высот. Лишь через два дня, да и то с помощью танковой бригады, удалось овладеть ими. А дальше и танки не смогли пройти. От Блинов нас отделяла болотистая, местами так и не замерзшая речушка.

Драться приходилось буквально за каждую сотню метров. Наконец стрелковые подразделения сумели охватить эти проклятые Блины полукольцом. Только после этого, опасаясь полного окружения, гитлеровцы отошли. Весь «поход на Блины» занял более десяти дней. По одному этому примеру, думается, можно судить о темпах нашего продвижения, о тех трудностях, которые приходилось преодолевать.

В начале февраля 6-ю гвардейскую армию передали 1-му Прибалтийскому фронту. Первое время мы не почувствовали никаких существенных перемен. Но потом начали понимать, что назревают какие-то крупные события. Несмотря на вновь раскисшие по весне дороги, нам привозили и привозили боеприпасы. Бои теперь велись не столько за освобождение оккупированной врагом территории, сколько за овладение тактически выгодными рубежами, господствующими высотами. А по этим признакам фронтовики о многом могли судить.

Мы тоже освобождали деревни и села. Но правильней было бы сказать, думаю, что освобождали мы те места, где когда-то стояли они. Горькие пепелища встречали нас. Особенно запомнилась мне и моим однополчанам деревня Эрастовка. Гитлеровские изверги не только сожгли ее, но и расстреляли всех жителей от мала до велика: и грудных детей, и стариков, не говоря уже о женщинах. Основание? Подозрение, что в деревню наведывались партизаны — за продуктами, одеждой. И одних только подозрений оказалось достаточно, чтобы учинить зверскую расправу.

Гвардии майор Н. И. Михалев провел в Эрастовке короткий митинг. Всего по нескольку фраз произносил каждый из выступавших. Да и не нужно было длинных, жарких речей. Бойцы своими глазами видели, что произошло здесь. Поэтому смысл всех выступлений сводился к одному: надо еще сильней бить врага, быстрей освобождать советскую землю, беспощадно мстить гитлеровцам за их злодеяния, за муки народные. И каждый, кто поднимался на снарядные ящики, из которых была сооружена трибуна, говорил только об этом.