Нелли Морозова - Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век

Валя и Лёка. В будущем эти братцы станут вынашивать план убийства Сталина.

А дальше — сидим без гроша и надеяться не на что. Купил я на последние четвертинку, соленый огурец, три дня не брился и отправился на кладбище выпивать.

— Почему на кладбище? — удивилась я.

— А чтоб в образ войти! Явился в «Башкирский комсомолец», дышу на коллег спиртным, заросший, вырезки из газет в руках трясутся… Картина ясная. Алкоголик. Какой толк спрашивать у такого характеристику. За пьянку и выгнали! А пьянка не связь с «врагом народа». Спившегося брата-писаку и пожалеть можно. Стали подкидывать внештатную работу. Гонорары мизерные, но все же…

И вдруг — по новой аресты! В редакции кое-кто исчезает, в театре — я рецензии писал, а уж ссыльных метут подряд, Цилю. Чувствуем, кольцо вокруг нас сжимается, вот-вот… Безработные пособники «врагов народа». И вы к этому «праздничку» из Бакалов катите.

Лежим мы с Лёкой на печи, ворочаемся, придумываем, как беду отвести… И вдруг он мне открывает, что сорвался у него план убить Сталина. Прекрасный план! В Осоавиахиме, где он работал, была винтовка с оптическим прицелом — для обучения и тренировки. А Леонид — ворошиловский стрелок, снайпер высшего класса! И его осенило: на первомайском или ноябрьском параде. Нужно только найти место, откуда стрелять. Рассчитать точно, без промаха. Но как? Поехать изучить обстановку — денег нет. И вдруг подфартила командировка осоавиахимовцев в Москву на какое-то мероприятие. Леонид напросился.

Пошел на Красную площадь. Определил место. Вымерял шагами до Мавзолея. Все сошлось. Когда он мне сказал — откуда, у меня дух захватило. Я-то эти места как свои пять пальцев знаю. Угловое кафе — теперь его снесли — одной стороной обращено к Историческому музею, другой к нынешнему ГУМу. В кафе было слуховое окно. Кстати, Освальд потом именно так убил Кеннеди…

Вернулся Лёка незадолго до ноябрьских, собрался ночью выкрасть винтовку. А… винтовки нет. Срочный приказ был — все винтовки с оптическим прицелом из Осоавиахима изъять. Видно, в армии не хватало.

Такой замысел рухнул! Это не давало нам покоя. Поворочались мы еще пару дней, и вдруг осенило меня: коль не судьба — убить тирана, так уйти на этом деле от медвежьих лап! Фамилия начальника Уфимского НКВД была Медведев. Так вот, чтоб этот Медведь на нюх к нашей семье не подходил. Не его вотчина.

Написал я письмо наркому внутренних дел, самому товарищу Ежову. Мол, речь идет о драгоценной жизни вождя мирового пролетариата, но открыть суть я могу лишь верному и неподкупному стражу — Ежовым рукавицам для всех врагов, а врагом, как известно, может оказаться всякий.

В ответ пришла телеграмма с вызовом в Москву, к наркому. Какому наркому — не сказано. Но и так ясно. К сельхознаркому или там тяжпрома — так бы и подписали. А тут — умолчание. Такой нарком один, и называть его нет надобности.

Телеграмма пришла утром. Ну, думаю, раз такая пошла игра, козырей не упускать! Нужен спектакль. Чтоб запомнился. Значит, в НКВД следует идти не днем, а глубокой ночью.

Мороз был, метель. Железные ворота наглухо заперты, в будке часовой, тоже порядком снега наглотался.

Я бухаю в ворота изо всех сил, так, как они любят стучать. Дядька из будки высунулся.

— Ты чё, сказился? Не знаешь, куда прешь? Вот пальну тебе в башку!

— Как бы тебе не пальнули! Мне начальник НКВД нужен.

— Кто-о?

— Начальник. Товарищ Медведев.

— А может, тебе товарищ Ежов нужен? Валяй отсюда, псих, пока цел!

И спрятался опять в будку.

Я давай снова колотить. Он выскочил.

— Слушай, дядя, — говорю, — как бы тебя завтра в расход не пустили. По приказу товарища Медведева. Дело государственной важности. До утра не терпит.

Вижу, растерялся:

— Товарищ Медведев домой уехал.

— Давай кто есть, — говорю. — Вызовут из дому.

Послушался, позвонил. Какой-то чин вышел из проходной, шинель внакидку:

— В чем дело?

— Товарища Медведева! — кричу.

Он от метели морду воротит и тоже кричит:

— Вы что, сумасшедший?

— Прошу повежливей! У меня телеграмма из Москвы, от наркома.

Сразу изменился:

— Проходите.

Провел меня по тихому коридору с дорожкой в свой кабинет. Усадил. Чина его я не помню. Показал ему телеграмму. Прочел. Не спросил, какой нарком.

— Чем могу быть полезен?

— Вы ничем не можете быть полезны. Товарищ Медведев может быть полезен.

Покраснел.

— Я не могу беспокоить товарища Медведева среди ночи. Не зная, по какому делу…

— И не узнаете. Товарищ Медведев тоже не узнает. Разве вам не ясно, что есть дела, о которых могут знать только те, кому положено?

Поджал губы:

— Приходите утром.

— Послушайте, вы что, не разглядели, кем подписана телеграмма?

Сдался. Начал названивать. Сказал в трубку, извиняясь: «От наркома».

Через четверть часа подкатил Медведев. Принял у себя в кабинете. Фамилия ему подходила: тяжеловесный, угрюмый. Внимательно прочитал телеграмму, поднял глаза:

— По какому делу вас вызывает нарком?

— Извините, рад бы сказать, но не имею права. Государственная тайна, даже более того. Понимаете? Речь идет о жизни…

— Хорошо, хорошо. Не имеете права — не говорите, — этот знал свое дело. — Наркому виднее. Чем могу помочь?

— Ехать надо завтра, утренним скорым. Билета не достать. И денег у меня на билет нету.

Медведев нажал кнопку. Вошел, очевидно, его помощник.

— Вот познакомьтесь.

Но фамилии не назвал. Вошедший внимательно поглядел на меня. Я тоже уставился на него без зазрения совести. Коренастый, плотный, в роговых очках.

— Товарища надо отправить в Москву утренним скорым. Билет купейный, за наш счет.

Коренастый щелкнул каблуками и вышел.

— Желаю успеха, — нерешительно сказал Медведев.

Теперь, после ночного спектакля, он меня не забудет.

Еду. На одной остановке вижу: из вокзального буфета возвращается к поезду мой знакомец: коренастый, плотный, в роговых очках. Тот самый, которому поручено было достать мне билет. Болваны! Что это, их инициатива, или Медведев после моего ухода позвонил в Москву и получил инструкцию установить слежку? Хотя бы очки сменил, дурак! Однако надо проверить…

В Москве вышел из вагона, огляделся. На перроне, естественно, толчея из приехавших и встречающих, а соседняя платформа пуста. Поезда около нее нет и, видно, не скоро прибудет. На пустой платформе стоят двое парней в шляпах, один с газетой в руке и девушка. Та-ак. Делать им там вроде нечего…

Вышел на привокзальную площадь, глазею по сторонам. Навстречу — знакомый парень, в ГПУ вместе служили во время оно.

— Ба, Морозов! Здорово! — трясет мне руку.