Нелли Морозова - Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век
- Название:Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Новый хронограф
- Год:2011
- ISBN:978-5-94881-170-3
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Нелли Морозова - Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век краткое содержание
Мое пристрастие к Диккенсу. Семейная хроника XX век - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мать внесла поправку в ее слова:
— Что значит «хотя»! Евреи могут быть и хорошими, и плохими, как люди всякой национальности. Это в царское время по отношению к ним была допущена большая несправедливость. Среди буржуазии тоже могут быть хорошие люди, даже очень хорошие, но во время революции, когда боролись за равенство и отбирали у богатых их богатства, чтобы разделить между бедными, некогда было разбираться, кто из богатых хороший, кто плохой, вот они и убежали.
Мне нравилось бывать у Анны Ивановны, есть вкусные пирожки, разглядывать фарфоровые статуэтки в стеклянном шкафчике, который она называла «горкой».
— Вот эта пастушка стояла у мадам Лиденбаум на туалете, а этот охотник с собакой — в детской…
Нравился мне и муж ее, дядя Федор. Он работал наборщиком в типографии и был столь же молчалив, сколь жена говорлива. Молчание его было всегда дружелюбным.
Однажды Анна Ивановна провела меня в спальню и торжественно показала большую картину над кроватью:
— А вот эта картина висела здесь всегда. Ее купила я по своему вкусу. Когда мы с Федором Михалычем поженились.
На картине был изображен дремучий лес. Под большим дубом стоял человек мрачного вида, скрестив руки на груди. Красавица в белом одеянии, с распущенными по спине золотыми волосами, свои руки, напротив, воздела к небу. В сторонке, опустясь на колено, другой мрачный человек точил длинный нож.
— На обратной стороне есть пояснение к картине, — сказала Анна Ивановна. — Красавица была невестой этого человека, но потом полюбила другого. Жених с горя стал лесным разбойником. Но вот красавица заблудилась в лесу, долго скиталась и волею случая набрела на своего бывшего жениха-разбойника. Теперь он с сотоварищем хочет отомстить неверной — видишь нож, — а она умоляет о милосердии… Нравится?
— Нет, — сказала я. — Разве можно с такими длинными волосами скитаться по лесу и — чтобы не спутались? И платье не порвано…
— Много ты понимаешь! — обиделась Анна Ивановна. А дядя Федор спрятал улыбку в усы.
Анна Ивановна что-то пробормотала о выскочках, которые настоящих вещей в глаза не видели, и гармония знакомства была нарушена.
Вскоре наступил окончательный разрыв. Я поведала Анне Ивановне, что когда вырасту, замуж не выйду, а рожу ребенка.
Анна Ивановна злорадно засмеялась:
— Так не бывает. Сначала выходят замуж, а потом рожают ребенка!
— А я вот рожу. Безо всякого мужа.
Она засмеялась еще злораднее:
— Ах ты, дурочка! Без мужа ребенок не получится.
— Как?!
— А вот так!
Реванш за картину был взят.
В ближайший вечер, идя в театр между отцом и матерью, я спросила:
— А правда, что без мужа ребенок не получится?
— Откуда ты взяла? — осторожно осведомилась мать.
— Анна Ивановна сказала.
Отец чертыхнулся:
— Надо бы этой просветительнице дать по шапке!
Мой вопрос остался без ответа, но гнетущая правда нависла над нами.
С тех пор при встрече со мной Анна Ивановна сжимала губы в ниточку и проходила мимо.
А тут еще Ритка заболела.
Я сидела на мамином сундучке под окном и играла с куклой. Невзначай подняв глаза, я увидела приплюснутый к стеклу побелевший нос. Дом, стоявший рядом с нами, был отделен проходом, который, как я узнала позднее, назывался ласково и непонятно — «суточки». Эти «суточки» были так узки, что расплющенный нос оказался пугающе близко.
Нос отлепился, его заменил высунутый язык. Я поняла уже, что он принадлежит девочке моих лет, и высунула свой. Несколько минут мы строили рожи. Потом я поднесла к окну куклу. Очередная гримаса сползла, и лицо застыло в завороженной неподвижности.
Оно оказалось голубым. Как будто голубизна глаз растеклась по щекам и сгустилась на носу и губах до синевы. Горло девочки было обмотано белой тряпицей.
Я сделала жест, развязывающий тряпицу, потом изобразила на пальцах шаги в сторону улицы: дескать, выздоравливай — встретимся.
Синие губы растянулись в улыбке, и девочка закивала головой.
Мы встретились через несколько дней. Ее звали Лида Самбурова. Она показала, как пролезть в «суточки», отгороженные от улицы и от дворов железными прутьями. Сидя на корточках в высоком дурмане, она приблизила свои огромные глаза к моим и прошептала:
— Здесь живет жаба!
— Заколдованная? — спросила я, содрогаясь от омерзения.
— Старуха!
Стало страшно. От дурмана кружилась голова.
— Уйдем отсюда.
Я привела Лиду домой.
— Вот и хорошо, — сказала мама. — Садитесь обедать.
Во время обеда я не могла отвести от нее глаз. Лида необыкновенно быстро поглощала суп, как будто у нее могли отнять тарелку. Время от времени она бросала застенчивый взгляд, словно извиняясь, что не может есть медленнее.
— Налить тебе еще супу?
Лида кивнула. Эту тарелку она съела с той же быстротой. На верхней губе и на ее лбу выступили мелкие капельки пота. Так же было поглощено второе.
Лидино лицо перестало быть голубым, оно даже чуть окрасилось розовым, но глаза потухли.
— Ты можешь идти домой, Лида, — сказала мама. — Не обязательно отсиживать. Приходи завтра в это же время.
Лида, как сомнамбула, двинулась к двери. Когда она ушла, мать сказала домработнице:
— Анюта, эта девочка будет приходить к нам обедать каждый день. Она будет есть то же, что Неля.
Меня кормили не так, как питались в доме взрослые, меню которых состояло обычно из макарон и пшенной каши. К этому времени у меня обнаружилась склонность — родители опасались, что наследственная — к туберкулезу, и мое второе было почти всегда с мясом.
Анюта попробовала огрызнуться:
— Еще чего! Себе отказывают, а девчонку кормить…
— Анюта, я повторяю, — в голосе матери был металл, — эту девочку вы будете кормить тем же обедом, что и Нелю, — каждый день. Буду я дома или нет. Вы поняли? И перестаньте икать.
У Анюты была деревенская привычка икать после еды. Она застеснялась и закрылась рукавом. На этом ее бунт закончился.
Мать повернулась ко мне:
— Они голодают.
Я поняла, что речь идет о Лидиной семье. Голодающих я уже видела. Их темные фигуры омрачали залитые светом улицы Таганрога. Особенно на пути к булочной.
Меня иногда отправляли в булочную постоять в очереди и взять хлеб по карточкам. Я знала, что довески можно раздать в протянутые руки, но целую краюху хлеба надо принести домой.
Просящие у булочной были попроворнее, они тянули руки, наперебой говорили жалобными голосами. А вот чем дальше, тем неподвижнее — иногда с тяжестью куля — сидели люди прямо на земле. У них были заплывшие глаза, толстые ноги, у детей огромные животы.
— Почему они такие толстые? — спросила я у матери.
— От голода, — ответила она тем глубоким голосом, который всегда выдавал ее волнение.
Шрифт:
Интервал:
Закладка: