Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

Первые месяца полтора составлял я один всю канцелярию Комитета и, несмотря на всё рвение мое, мне приходилось не в мочь. Бетанкур всё твердил мне: «да зачем не наберете вы канцелярию? вы имеете на то полную власть». Это легко было сказать; в надежде на будущее жалованье заманить людей, которые бы, по крайней мере, умели переписывать по-французски, было дело весьма трудное; однако же и это не знаю как-то мне удалось.

В департаменте горных и соляных дел служил столоначальником некто Николай Яковлевич Ноден. Не знаю, легковерие ли его, или доверчивость, которую чистосердечие мое внушало всем людям, а может быть и слабая надежда сколько-нибудь умножить средства к содержанию бедного семейства, понудили его принять мое предложение, только он согласился, не покидая настоящего места служения, приходить ко мне на помощь. Он был воспитан в Сухопутном Кадетском Корпусе, где мать его, француженка, вдова танцмейстера той же нации, была инспектриссою при малолетних кадетах [2] В переписке с Великим Фредериком известный безбожник, барон Гримм, говорит про нее следующее: Эта госпожа Naudin как бывало ни пойдет к обедне, дома у неё случится какое-нибудь несчастье. Когда неоднократно сие повторилось, она воскликнула: «Господи, прости меня, но даю клятву, что отныне никогда нога моя не будет в церкви». . В нём не было достаточно ни способностей, ни познаний, чтобы когда-либо занять какое-нибудь высокое место, но в канцеляриях такие люди клад: он был точен и неутомим. Не столько живости, сколько веселости было у него не в уме, а в характере и необыкновенная кротость в душе; сердиться он никогда не умел, а только иногда морщился, и за такого помощника, право, мне можно было благодарить Бога.

Я не замедлил составленный мною штат представить на усмотрение Бетанкура. Ни председателю, ни членам никакого жалованья в нём не полагалось. Правителю же канцелярии, то есть самому себе, назначил я по две тысячи пятисот рублей ассигнациями ежегодного содержания, секретарю по тысяче пятисот, а двум помощникам его только по тысяче, да сверх того, начальнику чертежной тоже самое что правителю канцелярии, и двенадцати чертежникам от пятисот до тысячи рублей ежегодно. Служащим в канцелярии Комитета выговорил я право занимать другие должности в иных ведомствах, и Нодену, не отнимая его у департамента горных дел, предназначил высокий титул секретаря. Мне удалось завербовать ему и двух помощников: в ожидании будущих благ, молодой человек Прудников, служащий в канцелярии министра Финансов, и старший брат члена Готмана, учитель в частном доме, но числящийся в каком-то ведомстве, согласились некоторое время трудиться при мне безвозмездно.

Должность начальника чертежной берег я для Монферрана и чрезвычайно удивился, когда на сделанное мною о том предложение от Бетанкура получил отказ. «Он для такой должности еще слишком молод», — отвечал он. Я, однако же не отступился и выторговал ему, по крайней мере, название старшего чертежника, правда, без жалованья, но с квартирою и с суммою, равною жалованью, в виде награждения или пособия ему, от Комитета выдаваемою. Я должен был объяснить это Монферрану, который всё с благодарностью готов был принять, как будто предвидя, что всё это скоро должно перемениться. Первый набор чертежников, из воспитанников Академии Художеств, сделанный с помощью члена Михайлова, последовавший, однако же, не прежде как через семь месяцев после открытия Комитета, был также весьма удачен. В числе их находились ныне известные архитекторы: Брюлов, Тон, Штакеншнейдер и Щедрин.

Переписывались мы более всего с главнокомандующим в Петербурге, Вязмитиновым; но в сношениях с ним Бетанкур, чрезвычайно любимый Царем, умел, однако же, сохранять совершенное равенство; с переменою обстоятельств впоследствии сие должно было измениться. С другой стороны, и я, в частых сношениях с двумя правителями канцелярии его, никак не хотел признавать их перед собою первенства. Обоих громко обвиняли в мздоимстве; но я так уже привык это слышать, что смотрел на них без малейшего отвращения. Один из них, Адамович, имел притязания на образованность и приятность форм; другой, Перевозчиков, был веселый и ласковый плут; тот и другой, по-видимому, старались мне быть угодными.

Не выходя из скромной роли своей, Монферран, между тем, тайком трудился над чем-то важным. На словах Государь просил Бетанкура поручить кому-нибудь составить проект перестройки Исакиевского собора, так, чтобы сохраняя всё прежнее здание, разве с небольшою только прибавкою, дать вид более великолепный и благообразный сему великому памятнику. Бетанкуру пришло в голову для пробы занять этим Монферрана, выдав ему план церкви и все архитектурные книги из институтской библиотеки. Что же он сделал? Выбирая всё лучшее, усердно принялся списывать находящиеся в них изображения храмов, приноравливая их к величине и пропорциям нашего Исакиевского собора. Таким образом составил он разом двадцать четыре проекта или, лучше сказать, начертил двадцать четыре прекраснейших миниатюрных рисунка и сделал из них в переплете красивый альбом. Тут всё можно было найти: китайский, индейский, готический вкус, византийский стиль и стиль Возрождения и, разумеется, чисто греческую архитектуру древнейших и новейших памятников.

В это время начались ежегодные, продолжительные, беспрерывные путешествия Государя внутри России, которые не должны были прекратиться для него даже самою его смертью. Не знаю, до какой степени знакомили они его с духом его народа и выгодами его государства. По возвращении его, в глухую осень, из первого такого путешествия, Бетанкур представил ему монферрановский альбом, прося один из рисунков удостоить своим выбором: верный вкус Его Величества будет служить потом руководством для исполнителей его воли. Нельзя было не восхититься искусством рисовальщика, и Государь на время оставил у себя альбом.

На другой день Бетанкур, с каким-то таинственным видом, позвал меня к себе в кабинет и наедине вполголоса сказал мне:

— Напишите указ придворной конторе об определении Монферрана императорским архитектором, с тремя тысячами рублей ассигнациями жалованья из сумм Кабинета.

Я изумился и не мог удержаться, чтобы не сказать:

— Да какой же он архитектор? Он отроду ничего не строил, и вы сами едва признаете его чертежником.

— Ну, ну, — отвечал он, — так и быть; пожалуйте помолчите о том и напишите только указ.

Я собственноручно написал его, а Государь подписал.

А утверждение нашего штата, несмотря на возвращение Императора, всё еще день от ото дня откладывалось. Наконец, только в декабре вышло вдруг милостивое решение: на содержание Комитета выдать из уездного казначейства всю сумму сполна за весь истекающий год, а чиновникам — жалованье с 3-го мая, со дня подписания рескрипта Бетанкуру. Сей последний всё еще упрямился и, несмотря на великолепный титул, им доставленный Монферрану, определил его к нам только что старшим чертежником. Он же, как мне кажется, с умыслом ежился и гнулся перед ним, уверяя его, что во всех больших постройках настоящим архитектором, великим строителем будет он сам, Бетанкур, а он по возможности будет стараться облекать в формы гениальные его идеи.