Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

По возвращении Катакази, получил он, наконец, давно ожидаемую Владимирскую звезду, но уже в половине июля. Он чрезвычайно возгордился, особенно со мной. Мне это ужасно наскучило, и я искал случая всепокорнейше с ним объясниться. Тут только мог я догадаться об измене Редькина, и оправдать себя мне не трудно было, но захотелось наказать Катакази, сбавить с него спеси, и я высказал всю ему правду о Тимковском. Он остолбенел от удивления, но вскоре начал улыбаться, как бы принимая сие за выдумку мою. Не вижу, почему графу хотелось из этого делать государственную тайну; но дотоле я хранил ее. К счастью, дня через два или три губернатор получил, кажется, от наместника письмо, коего содержания я не знаю, но, вероятно приготовляющее его к перенесению удара: ибо вдруг упал он духом и смотрел на меня с нежною грустью.

Между тем вот что происходило в Петербурге. Граф продолжал страдать глазами, продолжал лечиться, что и удержало его до самого возвращения Государя из Варшавы. Он имел у него еще доклад, в коем испросил награду Катакази и вместе с тем представил о необходимости удалить его, не потому, чтобы он был неспособен, а потому, что грек, зять Ипсиланти и возбуждает подозрение турецкого правительства, с которым, несмотря ни на что, усиливались мы ладить. Не дождавшись окончания дела о его сенаторстве, граф оставил Петербург и, прожив недели две в Белой Церкви, к концу июля воротился в Одессу.

Мне необходимо было иметь с ним окончательное объяснение, и для того, испросив у него отпуск на неделю, 5 августа отправился я на последнее, как я думал, с ним свидание.

Для меня наступило время беспрестанных неожиданностей, которые должны были окончиться самою прискорбнейшею.

Первое, о чём узнал я по приезде в Одессу, было намерение графа отправиться осенью на целый год в Лондон к отцу, на что и Государь изъявил уже свое согласие. Вместо его управлять Новороссийскими губерниями должен был друг его, начальник Черноморского флота, вице-адмирал Грейг.

Через несколько дней, накануне выезда моего, получено из Петербурга известие, что по совершенно расстроенному здоровью императрицы Елисаветы Алексеевны должна она провести зиму в полуденном краю России, что местопребыванием её избрав Таганрог, и что сам Государь будет сопровождать ее. Сие известие заставило графа внезапно переменить свой план и поездку в Англию отложить до весны.

Я показал некоторую твердость в разговоре с своим начальником, которого, казалось, он избегал и до которого с трудом я мог добиться, хотя всякой день ездил к нему обедать на хутор Рено. Я решительно просил его избавить меня от сослужения с Тимковским, прибавляя, что причин столь сильного желания я объявить еще не могу, но что опыт скоро покажет всю справедливость его; наконец, что не только с Катакази, со всяким другим вновь определенным губернатором на некоторое время готов бы я был остаться. Подумав немного, сказал он мне: «Кажется, есть средство исполнить ваше желание. Как ни упрямился министр Финансов Канкрин, но я поставил на своем, и он согласился Таврического вице-губернатора Куруту перевести в другую губернию; коль скоро сие последует, то вы можете на сие место поступить». Я поклонился и поблагодарил. Помолчав с минуту, опять сказал он: «Только я вас предупреждаю, там губернатор родственник мой Нарышкин, человек еще молодой и деятельный, и его не скоро можно выжить». На это я отвечал: «Я попросил бы ваше сиятельство сказать мне, против кого действовал я тайным образом, чьего места искал я. Смерть любимого и уважаемого мною Петрулина открыла мне его место, которое, как вы знаете, я неохотно принял. Что же касается до Катакази, то с самого приезда нашего сюда мне известно было ваше намерение не оставлять его на губернаторстве. И не я с ним, а он со мной искал иногда ссоры». Не понимаю откуда взялась в голове его мысль о мнимом моем властолюбии; он полагал, что в губернии не иначе как первым местом могу я удовольствоваться. В Бессарабии, так: с самого приезда моего туда, прежде чем назначен вице-губернатором, был уже я полугубернатором, многое при мне начато; хотелось бы видеть оконченным и, управляя областью, сие легче бы для меня было.

Итак дело решено: я должен поселиться в Крыму и занять там место привольное, довольно спокойное. Чего же мне лучше? Но дело о том могло несколько времени продлиться, а мне хотелось, если возможно, и не встречаться с Тимковским; для того стал я проситься в отпуск на четыре месяца и намерен был съездить домой в Пензу и повидаться с матерью. Граф сказал мне, что без Комитета Министров сего сделать нельзя, и я подал ему формальную о том просьбу.

Моего возвращения с нетерпением дожидался Катакази, чтобы сдать мне должность. Ему также хотелось съездить на поклонение в Одессу. Не знаю, какие были у них там переговоры; но через неделю воротился он, казалось мне, пободрее.

Вот прошел и август, наступил сентябрь. Мы знали, что наместник поскакал в Таганрог, дабы всё приготовить для принятия Царя и Царицы; из газет, приходивших к нам из Петербурга по экстра-почте в восемь дней, узнали мы, что и Государь 1 сентября предпринял свой предпоследний путь; а об деле Тимковско-Катаказиевском еще никакого известия не было. Да уж не раздумал ли он? пришло мне на мысль. Ни мало. Государь передал сие дело Комитету Министров, где Аракчеев нашел беспримерным чтобы одному человеку в четыре месяца дано было четыре награды: аренда, орден, чин и важное место. О сем сообщено было графу, который отвечал: ну хоть просто отставить. При свидании с Катакази вероятно уверил он его, что сенаторство от него не уйдет. Он и поныне еще дожидается! И вот причина всех промедлений.

Когда в последний раз праздновали мы день коронации императора Александра, 15 сентября, и среди поля называемого площадью горело несколько плошек, играла полковая музыка и гуляющие толпились вокруг, захотелось и мне на это взглянуть. Ночь была бесподобная, теплая, тихая, небо было усеяно звездами, а я чувствовал непонятную для меня тоску и с особою нежностью думал о виновнике торжества в этот день. Вдруг мне встретился один человек, который с коварною улыбкою возвестил мне, что в газетах сейчас полученных напечатан указ от 26 августа об увольнении Катакази и о назначении на его место Тимковского. И этот человек был Редькин. «Для вас это не должно быть новостью, — сказал я ему: — еще в мае знали вы, что Катакази не останется, да и он от кого-то узнал о том». И потом поворотился к нему спиной.

Другим указом от того же числа за Высочайшим подписанием наместник граф Воронцов уволен в отпуск на год за границу, а должность его поручена Грейгу.

И до получения указа из Сената мог бы Катакази, если б захотел, сдать мне должность; но он был так добр, что сего не сделал. В это время между тем произошла большая путаница: вследствие Высочайшего указа выше помянутого все бумаги из министерств и Сената посылаемы были в Николаев к Грейгу, а от него отправляемы были в Таганрог к графу, который, пересмотрев их, пересылал для исполнения в Одессу, где оставался Казначеев. Между Таганрогом и Одессой расстояние было более шестисот верст, следственно сколько времени потребно было на все эти рассылки, так что указ об увольнении губернатора от службы получен был только в первых числах октября.