Филипп Вигель - Записки Филиппа Филипповича Вигеля. Части пятая — седьмая

С восшествием на престол покойного государя Александра Павловичам 1801 году, просияло небо для Великой и Малой, для Старой и Новой России. Время блаженное, радостное утро столь бурного дня и столь пасмурного вечера! Нет, подобного тебе нам никогда не видать! Молодые министры молодого царя вместе с ним вскипели почти невиданным дотоле желанием блага Отечеству и благородный жар свой сообщили всем сословиям народным. Но если молодость есть время успехов и счастья, то она же есть и время заблуждений.

Между сими министрами обширными сведениями, благородными правилами, острою памятью, редким патриотизмом и трудолюбием отличался граф Кочубей, в такие лета, в какие немногим позволено стать на высокую степень. Он в самой первой молодости был посланником в Константинополе, знал хорошо Турцию, и когда управлению его вручено Министерство Внутренних Дел, то он обратил особое внимание на провинции, сопредельные с областями, Турции принадлежащими. Его рано созревший ум постиг выгоды, какие целое государство получать может от черноморской торговли и вообще какое влияние на будущую участь России иметь должны образование и благосостояние края сего. Он умел объяснить всё это Императору, и положено довершить начатое Петром и Екатериной.

К сожалению, кажется, ошиблись тогда в средствах в достижению предположенной цели. Учреждение трех главных портов на Черном и Азовском морях, Одессы в 1803, Феодосии и Таганрога в 1804 годах, назначение в них чиновных и доверенных градоначальников, хотя и увенчаны были быстрыми успехами, но сие служит только доказательством взаимной потребности народов обменивать произведения земли своей, и как торговля умеет преодолевать препятствия, поставляемые ей природою: ибо мы смело можем сказать, выбор мест был весьма ошибочен.

Природа сама указывала тогда на Очаков и Керчь. Очаков близко от Одессы, в равном с нею находится расстоянии как от западных и южных губерний Российских, так и от Константинополя, но имеет пред нею преимущество быть на широком устье Днепра и Буга вместе: когда каналом будут обходиться пороги первой из сих рек, то даже из Смоленской губернии могут приходить к нему суда, которые далее к Одессе по Черному морю идти не могут. Чрез лиман имеет Очаков прямое, близкое и безопасное сообщение с Таврическою губерниею, а уже о преимуществах его рейда пред одесским и говорить нечего.

Одесса, как мы выше сказали, стоит на открытом море; искусственный порт её, с чрезвычайными издержками сделанные два мола, существуют только с небольшим двадцать лет, а уже пространство между молами и вокруг их заносится песком и илом и с каждым годом мелеет. Время покажет необходимость бросить Одессу или употребить миллионы на продолжение молов.

Первым градоначальником Одессы был дюк-де-Ришелье. Этого человека можно назвать цветом и перлом французских эмигрантов: он был гораздо просвещеннее других знатных земляков своих, душа его пылала каким-то необыкновенным чистым огнем, он был способен чувствовать энтузиазм, искренно привязался ко второму отечеству своему, России, и умел привязывать к себе русских. Без семьи, без родства, он полюбил маленький новый городок, порученный его управлению, как нежное дитя, которое надлежало ему лелеять, растить и воспитывать. Способы даны ему были чрезвычайные, для умножения народонаселения дозволены ому все средства, сотни тысяч рублей мог он употреблять, не давая никакого отчета; одним словом, доверенность к нему даже самого царя была неограниченная, и, к чести его сказать должно, что он никогда её во зло не употреблял.

Отверстие, сделанное произведениям природы и рождающейся промышленности, которые дотоле накоплялись, пропадали и не имели, куда вытекать, оживило всю юго-западную Россию. Помещики её и крестьяне трудолюбивее принялись за хлебопашество, видя, как часто из погорелых от солнечного зноя мест требовалась пшеница. Всё способствовало увеличению и обогащению Одессы. Любезный, снисходительный характер её градоначальника, этот привольный род жизни, который умел он завесть, совершенное отсутствие этикета, неуместного в торговом городе, среди степи рождающемся, всё привлекало не только иностранцев, но и многих наших и польских богачей. Надобно сказать правду: свой своему поневоле друг, и французы в Одессе пользовались особенным покровительством и чрезвычайно там поддерживались. Тысячи мелочей, предметы роскоши и потребности прихотей украсили едва построенные лавочки; везде французские вывески, французские моды, и посреди их полудикие жители, азиатские наряды и обряды, противоположностью своею еще более поражали. У нас явились Бордо и Марсель; кто не знает, какое у нас пристрастие во всему французскому, даже после всего, что было с нами, и потому-то Одесса вошла в большую моду.

Такие необычайные успехи и в столь короткое время заставляли ожидать еще важнейших. Надобно было не одним городом ограничить счастливое управление дюка-де-Ришелье, а распространить его на весь край, и он сделан генерал-губернатором Новороссийских губерний. Но Одесса осталась навсегда исключительным предметом его неусыпных попечений, а остальное как будто для неё только существовало.

Другие два градоначальства, Феодосийское и Таганрогское, остались независимыми. Между Таганрогом, находящимся близ Великороссийских губерний и отдаленной от него Одессой, соперничества быть не могло: один порт не мог сделать подрыва другому, а только невольно рождалась зависть в жителях Таганрога при виде быстрых успехов Одессы. Одна только Феодосия, отовсюду удаленная и не имеющая ничего, кроме произведений Крыма на обмен привозимых к ней товаров, страдала от совместничества с другими портами. Вообще же между градоначальниками, не зависящими ни друг от друга, ни от генерал-губернатора, было соревнование, которое имело весьма полезное влияние на участь вверенных им городов.

Каждое из сих градоначальств имело в ведении своем не один только портовый город, но и большую еще дистанцию вдоль морского берега или литтораль, где устроены были карантинные, таможенные заставы и кордоны карантинной и таможенной стражи. В дистанцию Феодосийского градоначальства вошли сначала маленькие города Керчь и Еникале и оставались до 1812 года, когда Таганрогский градоначальник, Пайков, как попечитель торговли по Азовскому морю, убедил правительство, чтобы, по положению их при входе сего моря, они в его управление поступили.

Учреждение градоначальств и трех портов было пагубно для Керчи. Прежде того жители его поддерживались несколько заграничной торговлей и была в нём некоторая промышленность. Генерал Феньш, первый феодосийский градоначальник, вероятно, большой нелюбитель древности, разрушил стены и башни Феодосии, еще генуэзцами построенные, которые время и варвары пощадили, и потом ополчился и против Керчи. Он выпросил указ, чтобы запретили там всякую выгрузку товаров и совершенно уничтожили карантин и таможню, там существующие. Видя разорение города своего, большая, лучшая часть жителей, решилась его оставить; немногие перешли во враждебную, соседственную Феодосию, откуда удар им был нанесен, а почти все, имеющие капиталы и опытность в торговых оборотах, переселились в Таганрог и Мариуполь, где и доныне находятся. Всё, что осталось, можно назвать оборышью: люди бедные, грубые, числом в обоих городах не более полутора тысяч, живущие одной только рыбной ловлей в проливе, пересушиванием её в балыки, развозом их по всем ярмаркам Южной России и отдачей в наймы пожалованной земли, из коей большая часть остается необработанною.