Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 3. 1980–2000

У Виталия Гольданского. Он считает, что отток мозгов за рубеж объясняется такими причинами. На первом месте — сама возможность работать, самовыразиться, получить недоступную в России аппаратуру. Второе — полная доступность необходимой литературы. Потом уже забота о детях и, наконец, престижные вопросы. Говорит грустно: «Я уже много лет не летал первым классом… За депутатский зал надо платить 80 долларов…»

Как-то мне понадобилось проверить слова Чехова о непременно стреляющем висящем ружье. Не помню: то ли в «Чайке», то ли в «Дяде Ване». Подключил к поиску Зяму Паперного. Он хоть и писал докторскую по Чехову, тоже не помнил, но довольно быстро нашёл. Оказывается, Чехов писал это в письме к А. С. Лазареву-Грузинскому 1 ноября 1889 года. Точно эта фраза звучит так: «Нельзя ставить на сцене заряженное ружьё, если никто не имеет в виду выстрелить из него». Мы так опошлились и опустились за сто лет, что сегодня Чехов, наверное, написал бы: «Нельзя ставить на сцене полную бутылку водки, если никто не имеет в виду выпить её».

Когда я вырезаю из большой газеты какую-нибудь свою маленькую заметку, то, наверное, похож на охотника, который вырезает печень убитого им лося и бросает в лесу всю тушу.

Лёлька хватает из вазы первый попавшийся персик, а Катя [217] Подружка дочери. долго выбирает.

Если, провожая меня в последний путь, люди спросят: почему же нас так мало собралось, ответить нужно: наверное, он был не талантливее нас… А если спросят: почему же многие плакали так искренне, ответить нужно: потому, что он был более талантлив, чем мы…

Герцен — плохой писатель, но замечательный бытописатель. И очень умный человек.

Если лишить людей инстинкта продолжения рода, то человечество зачахнет очень быстро, а Земля вернёт себе былой покой, чистоту и прелесть.

Красавица-осень моя переделкинская, обманутая сентябрьским теплом, запоздала в этом году на несколько дней. Как я писал уже, она всегда приходит 15–17 сентября, а нынче золотое это буйство началось 25-го. И опять не знаешь, глядя на эти клёны, то ли плакать, то ли смеяться, то ли молиться? Считанные дни фантастической красоты. Потом налетит ветер и всё исчезнет…

9 октября мы с Лёлей впервые ходили в Большой зал консерватории на вечерний концерт. Давали 1-й фортепьянный концерт Чайковского и 2-ю симфонию Рахманинова. Перед концертом, едва я начал объяснять Лёле, кто такой Чайковский, как она воскликнула:

— Папа! Да я же знаю! Мы же в его музей ходили! Так значит, он ещё и музыку писал?!

Я объяснил коренные отличия Корнея Ивановича от Петра Ильича. Музыку Лёлька слушала замечательно. Я ей сказал перед началом:

— Каждый человек и слышит, и видит музыку по-своему. Запомни главное: композитор рассказывает тебе о себе и о тебе тоже, объясняет, какая ты…

Иногда мы перешёптывались.

— Видишь, — шептала мне Лёлька, — видишь, девушка сидит, читает книгу, а в уголке мышь ползёт…

Я рассчитывал, что после первого отделения мы уедем домой, думал, что она устанет, но Лёля упросила меня в антракте остаться на второе отделение. Потом призналась, что Рахманинов понравился ей меньше. Я видел, что она устала.

После открытия книгопечатания Гутенбергом около 1440 года за 30 последующих лет из нескольких тысяч изданий, вышедших в Европе, на долю Венеции приходилась одна треть.

Международная научная конференция в Болонье по проблемам Тунгусского метеорита проходила в зале Сан-Джовани Монте на фоне старинных фресок эпохи Возрождения.

Герцогиня Лукреция Борджиа въезжала в Рим со свитой в двести амазонок и за каждой следовал её кавалер.

Савонаролла утверждал, что жизнь Рима по преимуществу животная, и был прав.

Папа Лев X, слывший образованным человеком, окружил себя поэтами и музыкантами и издевался над ними, подавая к столу блюда из обезьян и ворон.

Болонья, отель «Сан-Донато». Утром идём с Чудецким завтракать. Сидим, пьём кофе. Входит семья: папа, мама, сын и дочь. Все в чёрном. Я заметил, что, наверное, приехали на похороны.

— Да, — сказал Чудецкий. — У людей горе, а мы радуемся жизни!

Все кнопки в домофонах целые, не видел выломанных. Ни одной оторванной трубки в телефонах-автоматах. Просто дико на всё это смотреть!

Вопросы Чудецкого: Что? Где? Когда? Вопросы Голованова: Зачем? Почему? Отчего?

Утром над красными черепичными крышами Болоньи со свистом носятся стрижи.

Ни один старинный город Италии не похож друг на друга. Для Болоньи характерны вот такие галереи с аркадами.

Размер ноги у Микеланджело Буонарроти едва превышал 36–37.

Замок Св. Ангела в Риме. Тюрьма, пыточная. Трупы в Тибр спускали по специальному желобу.

Ватиканский музей. Глобус 1632 года. Есть Russia и даже архипелаг Новая Земля. Но оба острова слиты в один и обозначены лишь бухты западного побережья. Может быть это будет интересно для Васи.

В соборе Св. Петра меня охватило жгучее желание полетать.

Примерно 250 лет, с 199-го по 461-й год, римских пап не выбирали. В 897 году папы мёрли как мухи, один за другим. В тот год пап выбирали трижды.

«Св. Себастьян» Бернини. Стрелы, серьёзные раны, но кровь бежит, как от маленьких царапин, и не совсем понятно, отчего Себастьян так мучается. М.б. ему не тела своего жалко, а раздражают два монаха, тщетно сдерживающие свою радость в углу картины.

Неудачная Богоматерь Domenico di Расе (1486–1551). Слишком красивая и неоправданно снисходительная. Так горда собой, так самодовольна и совершенно не понимает, кто её сын. Мать Христа не была красавицей, это я точно знаю. И дурой не была.

Жара немыслимая. Жить можно только после 21.00, но тогда уже нет сил жить.

В Риме мы с Юрой [218] Ю. В. Чудецкий. жили в католической гостинице «Casa ira noi» на полном пансионе. Кроме нас там жили только паломники, приехавшие поглазеть на папу, и монахи. Рядом с нами обедал жизнерадостный падре, который носил то рясу, то шорты, и радостно выпивал за обедом бутылку красного вина. Гостиница очень похожа на обкомовскую дачу. Даже по ритму своей жизни и благопристойному порядку. Плохо только, что кондиционера нет. После ужина мы (т. е. я) курили в садике с араукарией, удивляясь, что молодёжь этот садик избегает, кругом одни старички, пока наконец нам не пришло в голову задать вопрос самим себе: а мы-то почему сидим в этом садике?