Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Откушав, месье Доменик сказал: «А хотите, я покажу вам нечто, очень для вас интересное?» Мы, конечно, согласились, вышли на улицу, свернули за угол и оказались перед дверью квартиры, которая помещалась в том же доме, что и ресторан, на втором этаже. Помню, меня удивили многочисленные запоры и засовы на дверях квартиры, но потом я всё понял, потому что мы оказались в музее. Это был настоящий музей русской культуры. Картины и гравюры знаменитых русских мастеров, рисунки (шаржи Маяковского), афиши и документы времён Шаляпина, Дягилева, Вахтангова, Мейерхольда. Кружева, вышивки, фарфор. Большая фарфоровая скульптура: семейство русского царя Александра III.

— Когда царь приехал в Париж, ему подарили эту скульптуру и на его глазах разбили форму, так что она существует в единственном экземпляре. Потом царь в Париже закружился и забыл про подарок. Я её случайно обнаружил у одного зубного врача и купил. Она вся чёрная была, грязная, отмыл, отчистил… [354] Думаю, что эту музейную вещь просто обязан найти и купить Никита Сергеевич Михалков.

Потом Лев Адольфович подвёл нас к небольшому овальному столику, где на кружевной скатёрке лежал топор. В отличие от обычных топоров, топорище у него было не деревянное, а тоже железное, но тоньше деревянного, удобно изогнутое, круглое, диаметром в разрезе около 5 см. По этому топорищу шла неглубоко вырезанная, но отлично видимая надпись: «Сим топором основал Санктъ-Питербурхъ. Пётр». У меня просто мурашки по спине забегали. «Можно взять?..» «Возьмите…» Топор был тяжёлый и холодный. Я посмотрел на Доменика, он понял мой вопрос:

— Не могу… Я не жадный… Не могу… Посол ваш узнал, в ногах валялся… Но я же коллекционер… Вот умру, тогда конечно… Игорю это не надо…

Всю ночь ворочался, не мог заснуть: неужели мой великий, мой богатый Ленинград не выкупит этот топор?!!

Л. А. Доменик умер в конце 1980-х гг. О судьбе его коллекции я ничего не знаю. Но знаю, что Петербургу в 2003 г. исполнится 300 лет.

Лёва повёз меня к своему приятелю Жану Биразу — «некоронованному королю «La ruche» — коммуны вольных художников, которые живут в большом доме-барабане под названием «La ruche» — «Улей». На всех этажах дома расположены мастерские, двери которых выходят на внутреннюю круговую балюстраду. Когда-то тут жил Сутин, Шагал, была мастерская Эйфеля, здесь в 1909 г. останавливался Луначарский. (Улица Мари Роз, где жил Ленин, совсем недалеко отсюда, и французы убеждены, что он тоже бывал в «Улье»). Сейчас тут живёт много художников-политэмигрантов. Например, советник чилийского президента Альенде известный художник Хосе Бальмес, директор Школы изящных искусств в Сантьяго. Его жена Грация работает как раз в бывшей мастерской Шагала. Показывали мне фотоальбом. Массовые расстрелы во время путча Пиночета. Хосе месяц скрывался во французском посольстве в Чили. Потом ему удалось перебраться с женой в Париж. Большинство художников «La ruche» мне неизвестны, но я записал их имена, чтобы потом хвалиться своим знакомством с великими мастерами.

Работы художников «Улья». Тарабелла «Крылатая грёза».

Жан-Пьер Леонардини «Ванная комната».

Поль Маик «Цветущее дерево».

Эрнест Пюньон.Пролетарский художник в полном смысле. Писал рабочих Гренобля, рассказывал об условиях их жизни (кстати, вполне сносные условия!). Обличает загрязнение воздуха: чёрные лёгкие в груди рабочего. Пишет портреты Маяковского. Выставлял один портрет во время театрального фестиваля в Авиньоне. Маяковский, по его словам, близок ему.

Жан-Поль Шамбаз.Картина «ЦРУ убивает Гракха», портрет Кафки, портрет австрийского писателя Петера Ханке. Делал декорации к «Мизантропу» Мольера в Национальном театре Страсбурга.

Поль Маик.Поляк. Приехал из Лодзи ещё в 1913 г. Ему 83 года. На салоне 1928 г. художники раскололись на независимых и сверхнезависимых. Поль был «сверх». «Меня всему учил Лувр… Джоконду уже 3–4 раза покрывали лаком… Она раньше не такой была…» Пейзажи Сан-Тропе. Автопортрет с маленькой внучкой. А внучке сегодня уже 21 год. Рассказывал о Сутине, с которым они регулярно выставлялись до 1939 г. Однажды на «Блошином рынке» купил за 15 франков залепленный грязью портрет. Отреставрировал его. Оказался автопортрет Буше [355] Буше Франсуа (1703–1770) — французский живописец. .

Паоло Сандуллииз Неаполя — самый молодой в «La ruche», ему 23 года.

Ду И Сейд.китаец, который родился на Миссисипи. Рисует каких-то эмбрионов и рыб, похожих на ракеты.

Никки Риети.тоже американец, но итальянского происхождения. Театральный художник, работает тоже с Национальным театром в Страсбурге. Оформлял «Пугачёва» по Сергею Есенину.

Майкл Форель, ирландец, убежал от англичан. Портрет «Ирландской мадонны» с пистолетом у колена. Судя по всему, он террорист.

Всего в «La ruche» живёт 143 художника.

Друг Льва Бираз — «некоронованный король» — из-под Бержерака, работал каменщиком, был поваром, окончил Академию художеств, во время событий в мае 1968 г. возглавлял студенческий комитет академии, стал профсоюзным вожаком, вступил в компартию. На митинге простудил горло и охрип. Делал операцию, но безуспешно. Его жена Марина — художница по костюму. Дочка Жанна в лицее выучила русский язык.

Мы сидели в маленьком бедноватом кафе рядом с «La ruche»: Бираз, Володин и я, болтали и пили дешёвое вино. Под столиком лежал Вамос (по-испански: «пошли») — самая смешная собака, которую я когда-либо видел: грустнейшие глаза и язык, который свисает набок, потому что не помещается во рту. Эта порода называется бассет-хаунд. В Москве я таких смешных собак не видел.

— Моя мечта — приехать в Россию и поселиться в русской деревне, — говорил Бираз. — Я ведь все сельхозработы знаю, от меня бы польза была… А потом я бы им готовил французские блюда, а они бы меня угощали русскими…

Хотел спросить, из каких продуктов он планирует в русской деревне изготовлять французские лакомства, да промолчал, чтобы не рушить его мечты… Для начала я предложил Жану прислать в Москву дочку Жанну, которая знает русский язык…

Сердце болит ужасно. Туманный вечер. Я сел на стульчик у памятника Жоффру [356] Жоффр Жозеф Жак (1852–1931) — французский маршал. , смотрел на Эйфелеву башню и золотые размытые огни Трокадеро за ней. Подумал: какая это была бы красивая смерть, если бы я умер сейчас на этом стульчике. Завтра улетаю.