Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Петька Мокиевский песню сочинил:

Защитил диплом. Я — инженер.

29.2.56

Всё кончается. Даже зубной порошок в коробочке соседей.

Совсем крошечная девочка, а пальчики уже в чернилах…

Рядом с кладбищем в маленьком тёмном домике помещалась мастерская памятников. Однажды в мастерскую пришёл очень худой, жёлтый какой-то человек и заказал мраморную доску с самой короткой надписью, которую только делают на досках: «Евстигнеев Николай Прокофьевич». И два года через чёрточку: рождения и смерти. Заказ пустяковый, но жёлтый этот долго не приходил за ним, так что Володька, который делал доску, подумал, что он и вовсе не придёт, и был доволен, что взял задаток.

В конце апреля, когда было совсем тепло и все работали уже на улице, заказчик пришёл. Выглядел он ещё хуже, пальто висело на нём, как на вешалке. Он сел на один из недоделанных памятников и сидел долго, разглядывая новые надгробия, уже тронутые зелёным пушком деревья за кладбищенской оградой и ярко горящие на солнце кресты церкви. Потом спросил доску. Володька принёс. Поставив её перед собой, заказчик с каким-то наивным удивлением рассматривал надпись, словно он ждал чего-то совершенно другого, так что Володька подумал, не перепутал ли он что-нибудь. Потом он поднял глаза и с тем же наивным удивлением начал разглядывать Володькино лицо, водя пальцем по золочёным буквам. Потом сказал:

— Это ведь я себе… Один я… Сын, правда… В Киеве… Бог с ним… Володька понимал, что сказать что-то нужно, но не знал, что.

— Что спешить-то… — наконец выдавил он из себя. — Это успеется… Спешить некуда…

— Да нет, спешить надо, — сказал Николай Прокофьевич. — Я доктор, я знаю…

Помолчали. Володьке очень хотелось уйти, но Евстигнеев не отдавал денег, а спросить было как-то неловко. Наконец, он сказал:

— Я плиту не возьму. Пусть у тебя постоит. И не донести мне её… А ты после уж поставь её, как надо… Деньги я принёс, и за работу тут, и за установку… А плита пусть у тебя постоит, что её таскать взад-вперёд…

Пообещав сделать всё по совести, Володька ушёл, а Евстигнеев сидел ещё долго, разглядывая доску.

Трамвай мчался вдоль чёрных бульваров, и деревья были так близко, что казалось, он сейчас налетит на одно из них и разобьётся звонко, как стакан…

Кончил вчерне повесть.

19.3.56

Первый мой трудовой день в лаборатории Петрова [27] Петров Георгий Иванович (1912–1987) — заведующий лабораторией № 4 НИИ-1 Министерства авиационной промышленности, академик, Герой Социалистического Труда. . Академик беседовал со мной недолго, чисто формально. Я его совсем не знаю. И он меня тоже. Чувствую, что здесь мне будет трудно.

23.3.56

Дания, Дания… Жирные белые гуси. Принц Гамлет. Сказки Андерсена. Чудак-король, который выдумал капли от кашля.

Николай Глазков

Она открыла альбом:

— А, марки… Так, так… Филантропия…

Я засмеялся.

— Ну, а как это там называется?.. Филантропия-Филадельфия…

К сказке о цифрах и буквах. Всеми командует 0. Он считает себя идущим после 9, а потом выясняется, что он меньше 1. Дети — дроби… Додумать надо. Все цифры должны иметь свой характер.

Мой сосед, старик Яков Оттович, сварил в молоке кошелёк с деньгами. Молоко выпил.

Ищу. Упражняюсь. «Жизнь, кривая и причудливая, как лекало чертёжника…» Плохо! «Тропические птицы, непонятные и причудливые, как лекало чертёжника…» Плохо! На что похоже лекало? С чем его сравнить? А ведь на что-то похоже, чёрт его возьми!

Безобразие женщин, равно как и красота их, безграничны. Женщины занимают пространство прекрасного целиком: от плюс бесконечности до минус бесконечности.

В Москве существует особая категория технических зевак. Они слоняются по городу, а завидев новый «бьюик», мотоцикл, велосипед на худой конец, окружают его и часами обсуждают.

Я люблю ходить ночью по улицам, когда мало народа и можно спокойно поговорить самому с собой.

Узнать, есть ли жизнь на других планетах, конечно, интересно. Но ещё интереснее узнать, какая она? Лучше, чем у нас, или хуже?

Кончил повесть, отпечатал, прочёл и увидел, что плоха. То есть не всё плохо, но есть и плохо, и немало. И сказать нельзя: подумают, что рисуюсь и наигрываю творческую требовательность. Уж лучше пусть почитают как есть, пусть критикуют…

30.4.56

Вечер. Фиолетовые крыши.

Ромео любит Тибальта, в этом вся штука! Это одна из причин особой ненависти Тибальта к Ромео!

Так часто спал на работе, что в письменном столе завелись клопы.

1 мая все хулиганы нашего двора вдруг надели галстуки и, стоя в подворотне, смущённо хмыкали, поскольку испытывали крайнюю неловкость.

Приходя домой поздно, отец обедал долго, читал газету, не торопясь пил чай. Он сердился, когда мать звала его быстрее ложиться спать. Он растягивал и смаковал немногие минуты отдыха, он не хотел спать, потому что сон приводил его в утро, когда всё надо было начинать сначала.

Вечером мне сказали, что вчера в Переделкино застрелился Александр Фадеев.

14.5.56

Сегодня уже пахнет летом. Пахнет прошедшим дождиком, травой, молодой горькой листвой, землёй. Отовсюду прёт жизнь. Прёт бесстыдно, жадно, весело! Наверное, Рубенс любил это время.

30.5.56

Всегда надо идти навстречу ветру. Падая, ты увидишь небо, а не червей.

«Укатали сивку крутые горки». Услышал совсем недавно. Очень понравилось!

Он обиделся, как обижается ребёнок, который прячется, когда его никто и не думает искать.

Когда он пришел, на стол поставили ещё один прибор, но тарелка была не такая, как у всех, и вилка тоже не такая. Отчего-то сразу испортилось настроение, и он подумал: «Какого чёрта я пришёл…»

Пейзаж, который, если я не напишу, никто не напишет. «Начало дождя». Или «Первые капли».