Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

— Взгляните, вам будет интересно… Это рукопись «Грозы» Островского…

В другой папке лежали переплетённые белые листы бумаги с наклеенными на них гранками. И новый рассказ:

— У Пушкина была юношеская поэма «Тень Баркова». В 1930-х годах, когда в связи со 100-летием со дня смерти Пушкина готовилось к изданию самое полное, академическое собрание его сочинений, поэму туда всё-таки побоялись включить, ввиду её полнейшей нецензурности. Однако Горький, прочитав поэму, велел издать её дополнительно к собранию сочинений очень маленьким тиражом, главным образом для пушкиноведов. Набирали её по оригиналу в типографии НКВД. Потом Горький умер, а о поэме — забыли. Однажды некий важный начальник, заглянув в типографию, обнаружил «похабщину». Оригинал было приказано сжечь, а набор — рассыпать, что и было сделано. Однако наборщик, мужичок сообразительный, тайком вынес гранки, принёс мне и предложил купить за 2000 рублей — по тому времени деньги весьма значительные. Я тут же согласился…

Разумеется, поэму мы тут же прочли вслух. Потом Сокольский что-то ещё читал, показывал автографы Тургенева, Крылова. Чем закончился этот вечер, помню плохо. Кажется, пили кофе…

После этого виделись мы ещё несколько раз. Николай Павлович был в Доме журналиста, когда отмечалось 35-летие «Комсомолки». В ресторане было шумно, чадно от знаменитых поджарок (их вносили в зал, предварительно плеснув на раскалённую сковородку кипятком. Шипение и пар считались высшим шиком), сидели, сбросив пиджаки, красные, жаркие. Сокольский ходил между столиками и громко кричал:

— Скажите! Научите! Вы же журналисты, вы всё должны знать! Смирнов-Сокольский всю жизнь лизал чей-нибудь зад. Чей зад надо лизать сегодня? Я растерялся, я ничего не понимаю… Скажите, научите!.. Миша!.. Толя!.. Слава!..

Последний раз видел его примерно за месяц до смерти, случайно заглянув в отдел Ёлкина. Он сидел в окружении молодых журналистов. Все хохотали. Потом он встал, заторопился, сунул мне большую, мягкую, тёплую руку с некрасивыми толстыми, короткими пальцами: «Пока, я пошёл…»

Николай Павлович Смирнов-Сокольский умер 13 января 1962 года.

14.1.62

«Спешная работа — непобедимое препятствие для переживания, а, следовательно, и для творчества, и для искусства».

К. С. Станиславский

Верх всех мыслимых желаний: «Поверишь, а любовниц имел — опереточных прим!!..»

(Подслушал в троллейбусе)

Белоярская атомная электростанция стоит на Сибирском тракте, по словам Чехова «самой большой и, кажется, самой безобразной дороге во всём свете».

Подмосковный городок Электросталь. Здесь делают стержни из циркония для реакторов атомных электростанций. Цирконий и уран открыл немецкий химик Мартин Генрих Клапрот в 1789 году. Через 35 лет шведу Йенсу Якобу Берцелиусу удалось получить металлический цирконий — серебристо-серый металл, в котором, однако, было много примесей. Первый промышленный способ получения чистого циркония после долгих неудач удалось наладить только через сто лет после работ Берцелиуса, в 1920-х годах. Применяется в качестве легирующих добавок при производстве брони, нержавеющих и жаропрочных сталей. Сплав ниобия с цирконием по своим антикоррозионным свойствам заменяет платину. В атомную энергетику попал не сразу, пока не обнаружили его крайне малое поперечное сечение захвата тепловых нейтронов и высокую температуру плавления. Сразу превратился в стратегический материал.

«Я питаю большое доверие к будущему советской России. Я верю, что Россия будет богатой и цветущей. Она совершит чудеса и опередит некоторые другие великие народы. Россия станет величайшим рынком мира, когда там будут построены лучшие дороги и когда будут введены более усовершенствованные методы обработки земли и разовьётся народное образование. Я верю, что Россия будет пользоваться кредитом, так как русский народ заслуживает доверия. Я думаю, что Россия должна быть признана».

Генри Форд

(Из интервью немецкой газете «Нейе Фрейе Пресс» от 22.2.28.

Цитирую по вечернему выпуску ленинградской «Красной газеты» от 1.3.28.J

Форд меня очень интересует. Надо бы о нём написать, но вряд ли будет «дозволено цензурою». Да и сомневаюсь, что начальство будет в восторге.

Опубликовать большой очерк о Генри Форде мне удалось только 32 года спустя — летом 1993 года — в газете «Век».

Письмо в редакцию: «Дорогая редакция! По профессии я горный инженер, занимаюсь научной работой, но это не мешает мне заниматься наблюдениями за природой, которую я люблю с детских лет. Ещё в школьные годы, наблюдая за воробьями, я пришёл к выводу, что эти серые птички очень вредны для человека. И вот теперь я снова заинтересовался воробьями. Примерно месяц назад во время вечерней прогулки по центральной улице Кривого Рога моё внимание привлекла огромная стая пернатых крикунов, которые серыми хлопьями облепили все деревья улицы. Поразительна многочисленность стаи: она составляла примерно 20–30 тысяч. На следующий день для более глубокого знакомства с жизнью воробьев я обратился к литературным источникам. Те выводы, к которым я стихийно пришёл ещё в детстве, подтвердились! У меня сейчас нет данных о суточном рационе воробья. Но если даже для примера его приравнять 20–30 граммам зерна, то можно подсчитать, что за летние и осенние месяцы стая воробьёв в 100 тысяч штук съедает 25 000 пудов зерна. Для того чтобы вырастить такое количество хлеба, необходимо засеять примерно 200 гектаров пшеницы!

Сознавая, что к этому вопросу равнодушно относиться нельзя, я написал статью в нашу городскую газету. Более чем через месяц я получил из редакции «Червоний чірник» письмо:

«Уважаемый т. Кудрявцев! На страницах газеты не следует выступать со статьёй о пернатых тунеядцах, потому что население, особенно дети, под видом борьбы против воробьёв, могут массово уничтожить и полезных птиц. Биологи пединститута, товарищество охотников и рыболовов также не рекомендуют публиковать материал на эту тему. Литработник отдела культуры О. Лубский».

Этот ответ меня совершенно не удовлетворил. Я остаюсь при своём мнении. Поэтому, если вы мне более убедительно укажете на мои заблуждения, то я буду весьма признателен.

С искренним уважением М. Кудрявцев.

28.3.62»

Сижу один в отделе науки. Входит посетитель, весьма благообразный мужчина лет 50, спрашивает:

— Я могу с вами побеседовать? Вы — член партии? Я могу быть полностью откровенным?

Я киваю, он садится и продолжает: