Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Варна. Стоянка 4 часа. Порт. Раскопки римских бань. Вокзал. На главной улице полно магазинчиков: одежда, книги, продукты. Очень много «сладкарниц»: пирожки, булочки, хворост, пирожные, ромовые бабы. Разные кафе и пивнушки. Тёмное пиво в высоких тяжёлых стаканах и кирпичного цвета сосиски. Жрать хочется, как из пушки, а денег ни гроша! Разговаривают громко и много, над улицей стоит ровный гул голосов. Две школьницы, которые учат русский язык, показывали нам Варну: приморский бульвар, пляжи, казино, свою школу. Школа большая, под стать институту, высокие классы. Стола учителя в классе нет. Маленькая кафедра. Парадный портрет Питера Берона — создателя первого болгарского букваря. На одной двери медная табличка: «Здесь училась Сийка Трифонова» — знаменитая партизанка.

Пьяный на улице попросил сигарету. Услышав русскую речь, заявил, что он «ничтожный человек». Успокоил его, как мог. Вернулись на теплоход, когда уже трап убирали. Все за нас волновались.

Выпить охота. У нас есть 20 бутылок водки, которые хранятся у Григоряна, нашего руководителя. Он собирается скормить их арабам. Я убеждаю его, что арабы не пьют водку, он не верит. Выдали по 38 греческих драхм. В баре бутылка водки стоит 60 драхм. Предлагал скинуться, но все жадничают. А ведь в Греции на эти деньги ничего купить невозможно.

Стамбул. Дождь. Серое небо. Босфор. Глазели на турецкий берег с Беллой, Нагибиным и Бархударяном [85] Бархударян Тодэос Ависович придумал себе псевдоним: Фёдор Колунцев. Наиболее известная из его книг — роман «У Никитских ворот». , который всегда при Нагибине. Незаметно наступил Стамбул. Дождь пошёл ещё сильнее. Причалили. Тут нас, наконец, ждали автобусы (в Констанце и Варне их только обещали). Носатая девушка-гид говорила без умолку: «Это такая-то мечеть, это такой-то стадион…» Трущобы есть и в центре. Движение не очень оживлённое. Много такси. Лошади, ослики. Люди одеты, пожалуй, хуже, чем в Москве, много оборванцев. Реклама всего на свете: лепёшек, игрушек, покрышек. Памятник Ататюрку. Носатая смеётся: «Его любили женщины: он отменил многожёнство…» Музей Кария. Дивная мозаика XIII века была замазана мусульманами. Одна из фресок сделана со знанием законов перспективы! И это лет за сто до Джотто, о котором говорили, что он владеет «восточной перспективой», то есть корни эпохи Возрождения — в эстетике Византии.

Голубая мечеть 1650 года. Строили 6 лет, по тому времени очень быстро. На грязные ботинки надеваем кожаные шлёпанцы и входим под тяжёлый, закатанный вверх занавес. Чудо! Всё в коврах. Низко — руку протяни — огромные чугунные кованые люстры. Вверх уносятся голубые своды дивной красоты. Об орнаментах и витражах рассказать невозможно: давно заметил, что они не дружат со словом. У стен на коленях мальчики, поющие Коран. Я подошел к мальчикам, повернулся к ним спиной и поднял глаза к небесной голубизне купола. И купол стал прозрачен и лёгок от их подвывающего пения, и всё, что было вокруг — отлетело, стало далёким и не очень реальным… Один идиот (не из нашей группы), выходя из мечети, сказал глубокомысленно, как и подобает идиоту: «Детей жалко…»

Айя-София, несмотря на свои грандиозные размеры (высота — 56 метров, диаметр купола — 31 метр, это — четвёртый купол в мире), производит меньшее впечатление, поскольку более воздействует на разум (в эти двери входил император Византии Ираклий I (!!)), чем на сердце. Два шарообразных алебастровых сосуда (третий — в Британском музее в Лондоне, но я его проглядел), когда их нашли, были наполнены золотом. По преданию это и есть сокровища Крёза. Зелёные колонны храма привезены из Бейрута, коричневые — из Измира. Всё это великолепие создано в VI веке, за тысячу лет до того, как поднялся собор Святого Петра!

Легенда Айя-Софии. Когда собор возводили, мальчику-строителю явился святой Георгий Победоносец и сказал, что строители ошиблись, что собор не направлен фасадом в сторону Иерусалима. «А как же исправить это?» — спросил мальчик. «Дотронься вот до той колонны, и храм повернётся», — ответил святой. Мальчик дотронулся, и храм повернулся. С тех пор каждый, кто загадает желание и дотронется до этой колонны, знает, что его желание сбудется. Четырёхгранная колонна защищена толстыми медными листами, но и медь уже пробита миллионами прикосновений. Края отверстия надраены, горят, как матросские бляхи. Под медью — лунка в камне, сантиметров 5 глубиной. Как много может рассказать эта колонна о людях! Я тоже сунул палец. Какого-то конкретного пожелания у меня не было. Просто пожелал счастья всем, кого люблю…

Вечером к нам пришли два помощника капитана. Пили водку и читали стихи. Мы с Беллой пели песни Булата Окуджавы. Кобзев перепил и дремал. Нагибин рассказывал, как его оклеветали в «Литературной газете». Потом пели неприличные частушки. Было очень весело, разошлись часа в 4, уже за Дарданеллами.

Пирей. Афины. Капитолийский холм. Худенькая пожилая женщина-экскурсовод говорит по-русски хорошо, но я её не слушал, обо всём этом написаны сотни книг, хотелось просто побродить. Удивительное чувство: вроде бы всё это и не ново для тебя, давно известно, но всё равно всё неожиданно. Парфенон, конечно, монументален, могуч, лёгок, загадочно пропорционален. Желтоватый, словно загорелый, мрамор его — совсем не каменный, тёплый… На многих скульптурах сохранилась краска. Наверное, когда их создавали, одни доказывали, что красить надо обязательно, а другие объясняли, что это глупо и пошло. И вот краска облезла, а искусство осталось. Быть неподвластным настойчивому усердию маляра…

Афины очень мне понравились: чистый современный город, зелёный, светлый, людный, с ясной удобной для людей архитектурой, не заплёванный, как Стамбул, не погасший, как Констанца.

Хорошие носки — 75 драхм, красивый галстук — 90, рубашка — 200–250, плохонький плащ — 600, а у меня их аж 38!

Александрия. Огромный морской вокзал закрыл весь город, виден лишь тоже огромный дворец короля Фарука. Город красивый, грязный, шумный, вся жизнь его выплеснута на улицы. Никак не пойму, как в южных городах шум — спутник быстрого движения — так гармонично может сочетаться с ленивой медлительностью. Колонна Помпея в старом городе. Рядом — сфинксы. Рядом со сфинксами торгуют бананами, гаечными ключами, чем ни попадя. Дворец Фарука, который, как я понял, кроме этого дворца ничем и не прославился, демонстрирует бескрылость королевской фантазии. Рядом — небольшой причал, с которого он и сбежал, прихватив государственную казну. В кабинете — портрет Фарука в феске. Толстая усатая самодовольная рожа, без следов интеллекта.

Греко-римский музей. Замечательны маленькие керамические фигурки и бюстики с необыкновенным разнообразием лиц. Нумизмат может зачахнуть у витрин с монетами: богатейшее собрание. Мумии, в том числе мумия крокодила, которого почитали священным животным, меня не тронули. Стало скучно. Да ещё гид — болван. Подходит к мумии крокодила: «Это — мумия крокодила…» Ну ясно, что не черепахи!