Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

— Погоди, — настаивал Луи, — приезжай в норвежские фиорды в августе, по рукам? В августе не сможешь? Ладно, давай я к тебе приеду. Давно мечтал понырять в Белом море…

Было очень стыдно, я не мог признаться ему, что мы, советские, не такие, как все, что я не могу приехать в Норвегию и его пригласить на Белое море тоже не могу… Впервые так остро испытал чувство жгучего стыда за свою страну…

Версаль. Большой, распахнутый, рядом нет ничего, что могло бы исказить его масштабы. Люди просто сидят на скамейках, смотрят вдаль, а мы суетимся, бегаем, щёлкаем фотоаппаратами, хотя все это отснято уже тысячу раз… Дворец — анфилада золотых комнат, все на одно лицо, выцветшие гобелены, затоптанные полы. Во дворце скучно.

Улица Дарю. В витрине — объявление на русском языке: «У нас сегодня пирожки».

Эйфелева башня. Башня что надо, большая башня. Наверху скрипучий алюминиевый пол, подзорные трубы с щёлками для монет. Париж в лёгкой дымке, неожиданно маленький и тесный. Купил на башне большой план Парижа. Просто захотелось что-то именно там купить.

Решил пройти пешком от Эйфелевой башни до острова Сан-Луи, где в двух шагах от собора Парижской богоматери живёт Кирилл [120] Новосёлов (Небург) Кирилл Петрович (1909–1979) приехал в Париж в 1921 году с отцом-монархистом. Участник французского Сопротивления, яростный антифашист. Сотрудничал кок журналист и переводчик с агентством «Dolmas». Познакомились мы в Москве: он переводил одну из книг Михваса. . Проблема в том, что я решил удивить Париж и приехал сюда в новых неразношенных полуботинках, которые очень скоро натёрли мне ноги в кровь. Зашёл в аптеку, купил ваты, напихал между пальцев. Стало ещё хуже, просто очень больно. Доковылял до Pont neuf, и прямо на знаменитом мосту, одном из самых оживлённых мест Парижа, сел на каменную скамью рядом с каким-то позеленевшим от времени Людовиком и начал разуваться, вытаскивать кровавые ватки. Ну хоть бы кто-нибудь взглянул на меня! Я вдруг понял, что соблюдаю главное правило парижского поведения: я никому не мешаю! Правило замечательное, сто раз прав Саша Кривопалов, бывавший здесь много раз: «Париж — это город, в котором ты всегда один и никогда не одинок!»

Ездили с Кириллом к Бернару Эйвельмансу, знаменитому зоологу-бельгийцу, который живёт в Париже. Я знал его по тоненькой книжке, изданной в издательстве «Детский мир», — «По следам неизвестных животных». Название перевели неправильно: у Эйвельманса не «неизвестных», а «непризнанных». Усатый, быстрый, живой. Окна его квартиры выходят на Сену. На стене — шкура огромного питона. Выяснилось, что квартира, собственно, не его, а «жены № 2» — писательницы и художницы Алики Ватто. «Жене № 1» Бернар посылает в Брюссель алименты, живёт с Аликой — маленькой, чёрненькой, правда, ноги очень худые, которая, однако, влюблена в американского киноактера Юла Бриннера…

Самое замечательное, что всё это он мне рассказал после первой же рюмки водки, которой я его угощал.

Говорили о «снежном человеке» и «гигантском морском змее». О последнем он написал огромную книгу (которую мне подарил). Быстро наметилось полное единство мнений по всем вопросам.

Писал о нём и его исследованиях в «КП» 14.6.64.

Бернар Эйвельманс.

Музей современного искусства. В отличие от музея импрессионистов в тесном «зале для игры в мяч», кажется при Людовиках ещё построенном, этот музей просторен и великолепен по экспозиции…

…Морис Утрилло кажется каким-то сомневающимся, иногда беспомощным. Мне показалось, что сам он не считал себя настоящим художником. Этим объясняется и то, что он не любил, избегал компаний живописцев. Работал интересно. Поздно (в 52 года) женился и потом, хоть и прожил ещё 20 лет, всё творчество его тихо и незаметно покатилось под горку…

…Рауль Дюфи не похож сам на себя ни в одной картине. Лишь характерная для него резкая, острая графика делает эти картины схожими…

…Красный цвет Матисса бесспорно обладает каким-то таинственным психическим влиянием на меня. В Москве, в Музее имени Пушкина висят его «Красные рыбы». Стоит мне простоять около них пять минут, как ко мне возвращается энергия, бодрость, хорошее настроение. То же и с парижским «Интерьером в красных тонах».

…Морис Вламинк — гений компиляции! Гений, потому что все взято в тех пропорциях, в каких требуется, чтобы не упрекнули в повторении находок Сезанна, в широких мазках кисти Сутина, в чистом цвете Ван Гога и, напротив, в тщательно подобранных полутонах Марке. Вламинк должен был очень хорошо разбираться в живописи, чтобы понимать, в чём в данный момент он нуждается, где это находится и у кого конкретно это можно позаимствовать.

…Буссиньго оказался мокрым и липким.

Собор Парижской Богоматери славе своей обязан, во-первых, тем, что стоит в самом центре Парижа (центрее просто некуда: напротив собора в мостовой — медная звезда, от которой измеряют километраж по всей Франции), во-вторых — роману Виктора Гюго, который принёс ему всемирную известность. Его все знают, в отличие от собора в Сен-Дени в 20 км от Парижа, который старше, красивее, с потрясающими витражами, не говоря уже о том, что там находится усыпальница французских королей.

Японские туристы похожи на десантников: один за другим выпрыгивают из автобуса, обстреливают собор фотоаппаратами, быстро загружаются обратно и летят дальше.

Внутри Нотр-Дам тесно, путано, всё время натыкаешься на какие-то ограждения, перила. В цветном полумраке витражей плавают белые накрахмаленные чепцы монахинь.

Если подняться на галерею к химерам, увидишь самый парижский Париж. Химеры дивные, в цепком, напряжённом внимании смотрят на город, всё видят, всё слышат, всё здесь ненавидят. И нет-нет быстро обменяются кривой усмешкой, завидев беду под парижскими крышами…

Дождь. Купил берет. Внешне я уже вполне француз. Внутренне — не хватает языка…

Пантеон чинен и уныл. Казённые могилы уничтожают всякую индивидуальность покоящихся здесь людей. Могилы различаются только табличками. Идёшь и ахаешь: «Боже мой! И этот тут, и этот тоже!..»

Нас привезли на Первый конгресс девушек департамента Сена-Уаза. Мне ужасно скучно, потому что я ничего не смыслю в политике. Впрочем, по моим наблюдениям, большинству девушек тоже скучно. Все ждут знаменитого шансонье Жана Ферра. Вот и он, наконец! Рёв восторга. В профиль он удивительно похож на Жолио-Кюри. Он быстро спел 5–6 песен и хотел уйти. Рёв! Спел ещё одну. Рёв! Ещё одну спел. Рёв! Он спокойно махнул рукой музыкантам, пошли, мол, и ушёл. Я думал, будут аплодировать, орать, звать. Но все мгновенно успокоились. После его выступления, конгресс, собственно, и закончил свою работу.