Ярослав Голованов - Заметки вашего современника. Том 1. 1953-1970

Кафе «Де флёр». Официант старик Паскаль. У него берут интервью журналисты: помнит всё. Говорили с ним о Сартре [207] Сартр Жан Поль (1905–1980) — французский писатель и философ, лауреат Нобелевской премии. . Белый, ломкий от крахмала пиджак, узкая чёрная «бабочка», чёрная жилетка и брюки. У него замечательный бумажник с отделениями для купюр каждого достоинства. Красные, под кожу, диваны, полированные столики с чёрными отметинами от сигаретных искр.

— Я что-то не поняла: фильм американский или ковбойский?..

Название для железнодорожной станции в Финляндии: Психовала.

Летом того же 1967 года мы с моим другом Юрием Михайловичем Ростом, ныне известным журналистом, фотографом и телеведущим, решили провести отпуск в путешествии по реке Пинеге в Архангельской области. Добравшись до посёлка Пинега, мы проплыли и прошли примерно километров 150 по реке, а в конце путешествия сплавали на Соловецкие острова.

С Юрием Михайловичем Ростом.

Ленинград. В «Кавказском» на Невском проспекте приказали точно, чтобы сациви подали в трёх посудах, потому что знали, что надуют. Всё равно принёс в одной, сукин сын! Румян, кругломорд, с вороватыми беглыми глазёнками. Быстро учуял, что мы пришли поесть крепко, и блистал услужением: «Вам разложить?.. Прикажете жарить цыплят?.. Разрешите тарелочку сменить…»

Архангельск. Нашли дешёвую гостиницу на стадионе: 7 коек. Это значит, что ночью можно взять вторую подушку и одеял сколько хочешь…

В городе — узбекский цирк. На афише — жуткий человек: «Популярнейший клоун Шульгин!», «Акробаты на верблюдах!» В городе Коми — оперетта! Не в том смысле, что комическая, а в том, что из Коми АССР. Бездна соблазнов, но мы идём на стадион, на городские состязания городошников.

Белые на синих. Синие ловчей. Первый у них — красавец в велосипедной майке с карманами на спине, ручищи, ножищи, грудища, кругом одни желваки. Бьёт сильно, хищно, раздувая ноздри. Одноглазый — тоже в его команде. Тихий, кажется пьяный, но скрытно, с приседающей старческой походочкой, вовсе безо всякой спортивной формы, в чём есть: белая рубашка, пятнистые брюки пузырями. Но как бьёт, шельма! Бита летит, вращаясь вокруг своего центра, как пропеллер, стелется над землёй и опускается точно за чертой. Городки разлетаются разом с дробным сухим щелчком. Все слабее одноглазого! Один всё в бугор лепил, всю землю изрыл, словно поросята ковырялись. Другой — немолодой, верно рабочий, человек, стыдливо сознающий свою неумелость, промахнувшись, быстро отходил за спины товарищей, кротко и виновато улыбаясь. Третий тёр пылью руки, примеривался, чуть подкидывая и поворачивая в руке биту, а, промахнувшись, негромко говорил в пустоту: «Лёгкая, зараза…»

Самолет «Архангельск — Пинега». Чистые леса и пустые, пронзительно зелёные пространства болот на месте сведённого леса. Цвет яркий, сочный, как на фотографиях в «Life». Без лодок и самолётов никакие передвижения здесь невозможны. Брошенный человек и в 10 километрах от жилья погибнет.

Плывём на барже по Пинеге и пьём с Ростом крепкий югославский напиток под названием «Виньяк» — уже не вино, но ещё не коньяк. Нам помогает Георгий Петрович Мартыненко, несмотря на такую фамилию — натуральный грузин из села Ацкури в 18 км от Боржоми. В 1942 году его молоденький брат ушёл на войну, и с тех пор Георгий никогда его не видел. Но брат жив! После войны друзья уговорили его поехать с ними в Новую Лавелу на Пинегу, где он и остался, работает механиком на лесосплаве, женился, у него двое детей. Георгий знал, что дорога к брату будет долгой. Он вёз ему все щедрые дары Грузии. Но он никогда не думал, что дорога будет такой длинной! И он съел и выпил сам все дары и плывёт пустой. Он мучается от того, что явится без подарков, но понимает, что он уже у цели и глупо поворачивать назад.

Осушив бутылку «Виньяка», мы с Ростом решили, что выбрасывать красивую бутылку на винте просто так пошло. Мы подумали, и Рост сочинил такое воззвание:

«СРОЧНО ПЕРЕСЛАТЬ В МОСКВУ!

Нашедшего эту бутылку просим сообщить по адресу: Москва, А-47, ул. «Правды», 24, «Комсомольская правда»,что мы пока живы и впредь готовы выполнить любое задание редакции. Обнаружен след мастодонта. Идём по следу.

Я. Голованов, Ю. Рост. 17.7.67»

Я завинтил бутылку и бросил в реку. А если действительно выловят?!..

Выловили. И об этом мы узнали, уже вернувшись в Москву. Ношу записку прислали в редакцию с сопроводительным письмом:

«Комсомольская правда». Сообщаем, что данная записка найдена в бутылке, плывшей по реке Пинега около д. Шатогорка 18.7.67. Направляем по адресу.

Секретарь партийной организации колхоза «Искра»

А. Ситникова. 20.7.67»

Дорогою в сельской местности русского Севера называется та часть пространства, которая наименее пригодна для езды и ходьбы.

Анна Ивановна Лукина в селе Михеево наговаривала нам старинный северный плач невесты, в котором разбросаны удивительные слова: «разостанюшки приходят» (приходиться расставаться), «чуженин» (чужой человек), «уж, ох темнёшенько да тошнёхонько» (припев-речитатив). Её же слова: «немудрая деревенька» (деревня, брошенная людьми), «без гармошки-то сухо праздновать… Раньше в праздники нарядются, только шуркоток стоит» (шуршат праздничные наряды).

Пинежская поговорка: «Хорошо картошку есть, да соли много надо». Тут всегда были трудности с солью. Соль была только привозная.

«Давай рюмкой щёлкаться будем!»

«А лошадь! Знаешь, какая лошадь была?! В кожу не помещалась!!»

В каждой деревне — свой праздник. В Михеево — Заговень, в Вельтево — Троица, в Чикинском — Петров день. В Чикинском на Петров день и познакомились мы с братьями Гусевыми — Афанасием и Иваном. Праздник был в самом разгаре.

Афанасий сам подошёл к нам на улице. Разговорились. Афанасий работает на лесосплаве, зарабатывает до 180 рублей в месяц, деньги по местным понятиям очень большие, и почти все их пропивает. Как положено, жалуется на свою необразованность и бедность.

— Всё ведь своим горбом, Слава, своими руками, — с пьяной жалостью к самому себе говорит Афанасий и, поставив на брёвна стакан с пивом, протягивает мне руки с коричневыми от загара кистями, а выше — совершенно, до голубизны, белые, так что кажется, будто Афанасий в перчатках. — Никаких тебе механизмов, никаких тебе машин…