Виктор Володин - Неоконченный маршрут. Воспоминания о Колыме 30-40-х годов

Весной 1946 года, когда я уже заканчивал отчет по Таяхтахской партии, мне предложили опять путевку в дом отдыха «Веселая» (правильное название «Стахановец». — Ред.) в устье речки Дукча, на берегу бухты Гертнера Охотского моря. Поехал я туда вместе с Алексеем Федоровичем Михайловым. Была вторая половина марта. В Усть-Омчуге и на дороге в Магадан, проделанной нами ночью в кабине грузовика, стояли еще крепкие морозы. Морозно было и в Магадане. Мы приехали туда очень рано на рассвете и были рады тому, что нас с нашими вещами впустили в прихожую так называемого общежития АХО, чтобы там дождаться утра и приступить к поискам попутной машины, которая отвезла бы нас на устье Дукчи.

Я впервые попал тогда в послевоенный Магадан, который выглядел уже немного иначе, чем в годы войны. Заметно оживились строительные работы. Строительством занимались тогда пленные японцы, которые строили гостиницу на углу Колымского шоссе и теперешней улицы Горького, которой тогда не было. Строили и на другой, правой или западной стороне Колымского шоссе, которое теперь называется проспектом Ленина, два дома ниже продолжения улицы Горького и большой, тоже четырехэтажный дом, протягивающийся от угла улицы Портовой почти до угла улицы Сталина. Этот дом у магаданцев тогда и много лет позднее был известен как «каскадный» дом.

Японские солдаты работали на стройке под надзором своих собственных офицеров. Последние не работали, а только присматривали за солдатами. Очевидцы рассказывали, что если какой-нибудь солдат, по мнению офицера-надзирателя, работал недостаточно хорошо, последний подходил к нему и отвешивал ему несколько ударов палкой, с которой он не расставался.

В доме отдыха, как и три с половиной года назад, главным развлечением оставался бильярд, но теперь он пользовался еще большей популярностью, потому что тогда осенью, кроме бильярда, можно было развлекаться прогулками в окрестностях, а теперь этого не было. Кинофильмы в доме отдыха теперь пускали еще реже, чем тогда, но вместо этого нас раза два возили в театр. В доме отдыха мы жили в одной комнате с А. Ф. Михайловым.

Магадан. Улица Ленина. Фото начала 50-х гг.

Одновременно с нами в доме отдыха были наш начальник политотдела Середкин, милицейский капитан Бурдин, мой старый знакомый, отнявший мое ружье, которого вскоре после этого я видел уже в подполковничьих погонах, и начальник отдела.

Вообще, в отличие от прошлого раза, теперь в доме отдыха был заметно другой состав отдыхающих. Тогда народ был проще, больше было молодежи и мелких служащих. Теперь же преобладали разные начальники, начальники приисков, геологи приисков и другие.

Выгодным отличием от 1942 года было хоть и нерегулярное, но довольно частое, чуть ли не ежедневное движение автобуса, подходившего почти прямо к дому отдыха.

В столовой нас нередко кормили жареной свежей треской, которую тут же на бухте ловили подо льдом. Я как-то ходил гулять по льду бухты, смотрел, как заводят сеть под лед при помощи длинных шестов через проруби, подобрал выброшенного рыбаками большого охотского краба с острыми шипами на панцире, которого до отъезда домой сохранял в снегу на балконе дома отдыха.

Собираясь уезжать в Усть-Омчуг, я купил в Магадане большую деревянную обтянутую клеенкой лошадь для Димки, кукол для девочек. Еще перед отъездом в дом отдыха Нэля как-то успела сунуть мне в чемодан какие-то лоскуты, потому что говорили, будто при покупке кукол обязательно нужно сдавать тряпки, из которых на фабрике шьют кукол.

В доме отдыха было скучно. Главное занятие там было чтение, но библиотека была небогатая. Из-за этого я часто ездил в Магадан, бродил по его улицам, бывал в ГРУ и у знакомых. До сих пор помню силуэт японского офицера, стоящего спиной к улице на третьем этаже строящегося дома, сжимающего руками палку за спиной и надзирающего за работой солдат.

Однажды, проходя мимо японских солдат, грузивших лопатами гальку в самосвал на морском берегу, я был очень удивлен, услышав от одного из японцев: «Покурим, земеля!». Возглас был обращен ко мне, потому что я курил в это время, и означал он просьбу дать ему покурить. Я много раз слышал эти слова от наших заключенных и привык считать их русскими или жаргонными. Поэтому я подумал тогда: «Научился-таки в плену русскому языку».

В начале апреля я услышал о гибели бывшего профессора Ленинградского горного института, известного минералога, автора учебников по минералогии, доктора геолого-минералогических наук Анатолия Капитоновича Болдырева. Меньше чем год назад, в мае предыдущего 1945 года, я видел его живым и здоровым в Усть-Омчуге. Он сидел тогда на завалинке дома, где помещался наш геолого-поисковый отдел, и беседовал с группой геологов. Помню, разговор шел об индивидуальных огородах и в частности о картошке, о том, что в прошлом году завезли семенную картошку неподходящего позднего сорта, которая на севере не успевает вырасти. А теперь он погиб.

В конце 30-х годов А. К. Болдырев был арестован, осужден за что-то неизвестное нам и отбывал срок заключения на Колыме. Ему еще сравнительно повезло, потому что его вовремя разыскали руководители ГРУДС и перевели с дорожно-строительного участка, где он, несмотря на свой преклонный возраст, занимался тяжелым физическим трудом, на работу по специальности, где он приносил пользу. К концу войны он был уже давно освобожден из заключения и награжден орденом Трудового Красного Знамени.

Погиб он при следующих трагических обстоятельствах. По поручению политуправления он должен был прочесть какую-то лекцию в поселке Ола на побережье Охотского моря невдалеке от Магадана. Он и ехал туда, кажется, на американской военной легковой машине «Виллис». Машина шла по зимней дороге, проложенной через бухту по морскому льду.

Вероятно, шофер плохо знал эту дорогу или давно по ней не ездил или им обоим просто не повезло, но они въехали в полынью и провалились. Шофер погиб сразу, вероятно, захлебнувшись раньше, чем ему удалось выбраться из-за руля. Должно быть, машина повалилась на левый бок и шофер оказался на самом дне внизу. А может быть, при ударе, когда машина проваливалась сквозь лед, он ударился головой и, потеряв сознание, захлебнулся позже. Во всяком случае, он остался в машине, а старику А. К. Болдыреву как-то удалось выбраться на лед и даже отойдя шагов 100 от полыньи, взобраться для чего-то на торос. Там он и умер от сердечного приступа.

Свидетелей этого трагического происшествия не было, и никто из его участников не остался живым. Поэтому не известно, что произошло с А. К. Болдыревым. То ли он действительно, как все предполагали, выбрался из машины, уже будучи под водой на дне бухты, выплыл на поверхность, вылез на лед или, может быть, он успел выскочить из машины в тот момент, когда она, ломая лед проваливалась в воду. И то и другое — почти в равной степени трудное для старика дело.