Борис Шерман - Барановичcкое гетто. Колдычевский лагерь смерти

Весной 1943 г. наш лагерь посетили десять десантников под командой уже тогда прославленного Героя Советского Союза Орловского Кирилла Прокофьевича. Он отобрал группу из 30-и человек. Нас разместили на хуторе Бабины. Я стал пулеметчиком. Десантная группа Орловского именовалась отрядом им. Берия и выполняла боевые операции, диверсионные акты и принимала десантные группы из самолетов. Отряд превратился в бригаду. Описание его боевых действий заняло бы много времени.

В партизанском отряде «За Родину» я воевал с июня 1942 г. по 20 июля 1944 г. Когда наша бригада была направлена в Бытень, я был мобилизован в Советскую Армию. 3 августа 1944 г. я был тяжело ранен в бою под Нарев (за Белостоком) и был направлен в глубокий тыл.

Израиль, июнь 1997 г.

Много лет ушло со дня окончания Великой Отечественной войны и многое исчезло из памяти. Уже невозможно вспомнить многие имена, фамилии, детали событий, но самое главное — страшные страдания, выпавшие на долю нашего народа, и зверства фашистов — навсегда, до конца дней останутся в моей памяти. Этого забыть нельзя!

Хотя мой нелегкий путь, мои переживания во время войны не отличаются от переживаний многих других, но считаю, что лишь немногим выпала печальная участь наблюдать неисчислимые страдания, невиданные зверства над своими родными, близкими, знакомыми. Обидно до сих пор и страшно больно, что гибель близких, родных, земляков я не мог предотвратить, потому что разделял их участь. Очень мало осталось в живых после войны узников Барановичского гетто, а ныне — только несколько человек Но прошлое должны знать все, а поэтому, как это ни трудно, я обязан об этом вспомнить, рассказать.

В январе 1941 года я был мобилизован в ряды Красной Армии и проходил службу в городе Соколки Белостокской области, где наша воинская часть занималась строительством аэродромных сооружений. Сразу же, в первые часы войны, в то памятное утро 22 июня 1941 года, совершенно неожиданно для нас удары немецких фашистских частей обрушились на город Белосток и на наш маленький гарнизон. Мы получили приказ пробиваться на восток.

Вечером 28 июня 1941 года я пришел в город Барановичи. Центра города уже не было — он был превращен в пепелище. Еще кое-где тлели недогоревшие остатки бревен. По пустынным улицам кое-где буквально пробегал одинокий прохожий и торопливо скрывался.

Сердце сжималось от боли и тревоги. Встречавшиеся мне в пути говорили, что немцы уже далеко за Минском, уверяли, что уйти дальше бывшей советской границы с Польшей никому не удалось. Забыв страх и опасения, я прямо в солдатском обмундировании бросился искать родителей, жену, сына. Дома, где они проживали на квартире, уже не было. Лишь сиротливо стояла израненная и обожженная яблоня, что росла недалеко от порога нашего дома.

Какая-то участливая старушка в страхе прокричала:

— Убегайте! Поймают — убьют!

И я бежал по улицам…

Со двора дома в конце улицы Минской меня окликнул дядя Гороновский. Его широкое суровое лицо лишь на мгновение осветилось вымученной улыбкой: «Твои здесь, с нами», — сказал он.

В доме меня по очереди обнимали мать, отец, жена. Меня узнал и не отпускал от себя сын Роман четырех лет. Вести были невеселые: в городе фашисты организовали гетто, наш дом входил в его территорию. В маленьком домике поселились 40 человек — как и требовали полицейские — один метр на человека. Здесь проживала семья дяди Гороновского и дяди Кацмана — оба известные в городе жестянщики.

Буквально на следующий день в городе во время облав полицейские схватили Гороновского и Кацмана, схватили соседа Шустера, работавшего вместе со мной до войны на кожзаводе. За два дня во время облав на улицах было схвачено человек 500. Фашисты потребовали за них выкуп из гетто деньгами, ценностями. Но, несмотря на собранный выкуп, всех расстреляли. Раньше была расстреляна группа врачей — 36 человек, а также группа из 73 человек, названная в приказе военного коменданта «евреи-коммунисты».

После смерти Гороновского и Кацмана мы решили, что их старшие сыновья — Цаля, около 17 лет, и Давид, 18 лет — должны бежать в леса. Уже ходили слухи о существовании в пинских болотах групп сопротивления, а трое маленьких детей дяди Гороновского и пятеро Кацмана останутся пока на моем попечении. Я должен остаться с моей чрезмерно выросшей семьей, которой нужен хоть один мужчина. Мы долго наставляли и с нелегким сердцем проводили ребят в неизвестную и тяжелую дорогу.

Однажды январским вечером 1942 года пришел Давид Кацман. Партизанский разведчик имел задание вывести из города, из гетто, в отряд группу молодежи. Всю ночь он ходил по домам, чтобы подготовить молодых. Утром при выходе из гетто его вывел из строя знавший его в лицо полицейский. Страшные пытки в барановичском СД не сломили юношу. Его отправили в Колдычевский лагерь смерти, где он погиб в камере пыток.

4 марта 1942 года узников гетто перегнали через узкий коридор полицейских в восточную часть. Необычно большая концентрация фашистских офицеров, полицейских карателей, солдат воинских частей тревожила и предвещала самое худшее. Всех женщин, стариков, детей изверги загоняли в автомашины дубинками, прикладами и вывозили на расстрел…

В этот день были зверски замучены все 39 человек нашего дома. Не стало моих родителей, жены, сына, не стало приемных детей… Меня же в группе молодежи из 60 человек отправили в Колдычевский лагерь смерти.

Тяжело, мучительно я пережил смерть многих родственников, в том числе 21-го человека близких родственников, проживавших со мной в одном доме — родителей, трех братьев, двух сестер, многих- многих знакомых…

Позже комендант охраны Колдычевского лагеря, когда-то мой бывший сосед по дому Сергей Бобко, в ответ на мою просьбу вернуть какую-либо вещь моей семьи или фотографии, сказал: «Тебе это не понадобится. Ты скоро будешь там», — он указал на лес, где часто проводились расстрелы узников лагеря. Никогда не думал, что Бобко проявит такие качества изверга: он признался, что мою жену и сына расстрелял сам. А ведь мы с ним вместе учились в одной школе, моя жена никогда не сказала ему грубого слова. «За что? Почему?» — часто я задавал себе вопросы. В конце войны этот выродок был пойман в Польше и предан суду военного трибунала. Я проходил по делу этого палача как свидетель.

В марте 1942 года, когда я работал на строительстве помещений на территории Колдычевского лагеря, недалеко каратели расстреляли человек 50 священников (католических, православных) и учителей. Страшным холодом повеяло от всего этого. Тут же вскоре они расстреляли 20 семей из деревни Меденевичи Барановичского района.