Борис Шерман - Барановичcкое гетто. Колдычевский лагерь смерти

Часто немцы, полицейские устраивали в гетто проверки, грабежи. Хватали узников и требовали выкуп. Приходилось платить. Однако люди исчезали, несмотря на предоставленный выкуп. Выходить из домов было строго запрещено, — любой полицейский мог открыть стрельбу после 9 часов вечера. Как-то поздно вечером к нам прибежал мальчик из соседнего дома и предупредил, что группа вооруженных полицейских и один немецкий автоматчик заходят в дома, ищут оружие, грабят. И вот возле нашего дома остановились двое полицейских. Один был вооружен винтовкой, второй — немецким автоматом. Полицейский навел дуло автомата на наше окно, я присела в ожидании очереди. В это время гнетущую тишину нарушил громкий плач ребенка. Мать уговаривала, умоляла, но ребенок продолжал громко плакать. Тогда мать закрыла его с головой какими-то тряпками. Стало тихо, полицейские долго не отходили от дома. Ребенок стал задыхаться, но мать лишь на мгновение приподняла тряпку, чтобы дать ему дохнуть свежего воздуха и снова вынуждена была на время закрыть ребенку лицо, настолько велик был наш страх…

Здесь я пережила смерть своих родных, знакомых, пережила и акции массового уничтожения 4 марта и 21 сентября 1942 г. Пережитое почти невозможно описать словами…

В первые дни существования гетто комендант назначил юденрат (еврейский совет) из 26 человек. Председателем совета был назначен барановичский адвокат Овсей Гиршевич Изыксон, а помощником — Наим Пиневич Вальтман.

По требованию гебитскомиссара Рудольфа Вернера 30 июня 1941 г. были схвачены 36 евреев-врачей, якобы для лечения советских военнопленных. В их числе была жена Изыксона. Всех медработников расстреляли в тот же день.

Первый в городе массовый расстрел был на площади (ныне стадион), где фашисты 28 июня 1941 г. расстреляли группу цыган в количестве свыше 90 человек, пригнанных из районов Мальковичей и Гинцевичей. Но это было лишь начало. 29 и 30 июня 1941 г. фашисты схватили в городе две группы примерно в 500 и 300 евреев, среди них были два моих родственника — братья-жестянщики Гороновские. Их расстрел велся на бывшем еврейском кладбище (ныне ул. Чернышевского). 8 июля 1941 г. для устрашения жителей города был расклеен приказ коменданта, в котором сообщалось о расстреле 73 евреев. В приказах содержалась угроза расстрела тем, кто будет скрывать коммунистов и евреев. В конце того же месяца была расстреляна группа интеллигенции из 70 человек, чтобы обезглавить гетто и парализовать его волю к сопротивлению.

В ночь с 3 марта на 4 марта 1942 г. в домике по Лисина, 46 всем работоспособным полицейские выдали свидетельство о работе (арбайтшайн). В 4 часа утра имеющих удостоверение согнали в восточную половину гетто. Остальных же прикладами и дубинками загнали в автомашины, «душегубки» и вывезли к рвам-могилам у Зеленого моста, за железнодорожной веткой Барановичи-Вильнюс и расстреляли. Здесь 4 марта 1942 г. в огромных рвах было захоронено 3400 человек. Маленьких детей бросали в ямы живыми… К месту казни у Зеленого моста привезли председателя юденрата Изыксона, переводчицу Менову, учителя танцев Давида Морина и заставили их танцевать под музыку губных гармошек немецких солдат и стоны обреченных из могил. Тут же их и расстреляли.

Хочу рассказать об особой породе людей, служившей фашистам. Я их называю «слизняки». Никита Слизнюк учился со мной в школе и сидел долго на скамье сзади. Всегда находил он повод сделать мне какую-то гадость: то больно дернуть за волосы, то незаметно замазать мою белую блузку, то подставить ногу. Однажды вечером, когда мы шли строем с работы, возле ворот гетто я увидела Слизнюка с автоматом на плече и в мундире полицейского. Удивленная, я на него долго смотрела. Он это заметил и криво мне улыбнулся. Во время массовых расстрелов и 21 сентября 1942 г. Слизнюк тоже убивал. Возможно, пули его автомата оборвали жизнь моей сестры, двух ее детей и нашей доброй, старенькой и больной матери.

Регулярно из гетто пропадали группы людей, отправляемых якобы на работу. Но они уже больше не возвращались. На строительство ветки железной дороги под Ново-Вилейку летом 1942 г. было направлено из гетто человек 700. Их везли в забитых наглухо вагонах, в страшной духоте, без еды и без воды. Моему соседу, Григорию Марковичу Бреславу, в октябре 1942 г. удалось оттуда бежать под огнем полицейских. К счастью он был только легко ранен. Но недалеко от города в последних числах октября 1942 г. он был схвачен и снова направлен в гетто. Судьба этого мужественного человека необычна. Он оказался в группе из 210 человек, которых вывезли в Колдычевский лагерь смерти. Однако не опустил руки, а принял участие в организации побега. Среди узников лагеря действовала хорошо законсперированная группа во главе с Романом Фридманом. В жутких условиях, когда даже беседа между узниками влекла за собой побои, а связи с узниками других блоков карались смертью, люди из этой группы смогли подготовиться и осуществить побег 91 человека. К сожалению, восемь из них были пойманы и зверски казнены.

В марте меня направили на работу в больницу гетто. Однажды днем в хирургический кабинет вошел молодой врач Абрам Яковлевич Абрамовский с двумя неизвестными и приказал мне встать у дверей и никого не пускать. Совершенно неожиданно для меня открылся вход в подземелье под отодвинутыми шкафом, откуда пришедшие вынули карабин, автомат, другое оружие. Я узнала, что в гетто действует подпольная дружина во главе с нашим молодым, отважным хирургом. С этого дня я стала помогать боевой пятерке больницы. Членами организации были зубной врач Есиновский, хирург Ясиновский, член юденрата Израитель, а также Вагнер, Зильберман, Мордухович, Буряк и другие. В целях конспирации только один из тройки знал члена штаба дружины и получал от него приказы.

Руководитель одной из подпольных групп Исак Наумович Медреш доставлял оружие. В городе он появлялся в мундире немецкого офицера. В домах немецких приспешников он изымал продукты для нужд гетто. По заданию дружины в начале ноября 1942 г. Медреш вывел в партизанскую зону группу из 30 человек. Была подготовлена и вторая группа из 25 человек, куда была включена и я. Так случилось, что всех нас арестовали. Медреш Исак появился ночью и, угрожая автоматом, отстранил часового, нас освободил и увел в подземное хранилище, а затем на явочную партизанскую квартиру.

Вспоминается, и это не могу забыть. Как-то поздно вечером, пробираясь с трудом среди спящих на полу, Исак Медреш меня разбудил. Он вручил мне сверток с приготовленным мундиром офицера, обернутый тряпкой. «Что там?» — спросила я, а в ответ он приказал: «Подашь мне и заровняешь подкоп под оградой». Я его проводила. Он ушел, чтобы, как обычно, пробираясь тропами, лесами, болотами, прийти в наш партизанский отряд, дислоцированный среди болот Логишинского района. Командир отряда, бывший узник гетто Задвайс Шлема Яковлевич, всячески нам помогал. Это была наша последняя встреча. Через несколько дней связной сообщил, что по дороге в лесочке нашли его с пробитой грудью. Слева мундир был обильно смочен запекшейся кровью, а сапоги с ног исчезли, остались только портянки.