Илья Старинов - Мины ждут своего часа

В поезде я встретил полковника-артиллериста, знакомого по полигону. Полковник с тревогой рассказал, что и после заявления ТАСС от 14 июня положение по ту сторону границы не изменилось. Но в наших войсках наступило успокоение. Он кивнул на гулявших по перрону военных с чемоданами.

— Еще недавно спали в сапогах, а теперь вот в отпуск собрались. Почему? Заявление ТАСС!

По пути мы заехали в Кобрип, где размещался штаб 4-й армии. Разыскали начинжа полковника А. И. Прошлякова. Он поместил нас в своем кабинете и обещал утром прислать машину, чтобы вместе ехать в район учений.

А. И. Прошляков подтвердил, что немцы весь июнь подтягивают к Западному Бугу технику, устанавливают маскировочные щиты перед открытыми участками, сооружают наблюдательные вышки.

В теплый вечер 21 июня 1941 года в расположении штаба 4-й армии, прикрывавшей брестское направление, царило обычное для субботы оживление. Нам передали, что учения отменены, и мы долго бродили по живописному городку. А вернувшись в кабинет начинжа, пожелали друг другу спокойной ночи и с удовольствием вытянулись/на штабных диванах.

Я проснулся внезапно. Сквозь сон показалось, что прогремел взрыв. Но вокруг было тихо, только в открытые посветлевшие окна вползал нудный, захлебывающийся гул авиационных моторов. Посмотрел на часы: четыре часа двадцать минут… Колесников тоже приподнялся и шарил по придвинутому к изголовью стулу, отыскивая часы.

Неподалеку послышался тяжелый удар, за ним — взрыв. Дом качнуло, жалобно заныли стекла.

— Взрывные работы, что ли? — вслух подумал я.

— Скорее, бомба сорвалась с самолета, — отозвался Колесников, настороженно прислушиваясь.

— Куда же летчики…

Я не договорил. Частые взрывы слились на несколько секунд в оглушительный грохот. Потом стихло. Опять слышался то усиливающийся, то ослабевающий гул авиационных моторов.

Этот странный гул неожиданно напомнил мне Испанию. Гул «юнкерсов»…

Мы с Колесниковым бросились к окнам. Небо над Кобрином спокойно голубело. Плыли редкие перистые облачка.

За стеной застучали сапоги.

— Всем немедленно покинуть помещение, — пронеслось по коридорам.

В пустых кабинетах приглушенно звонили телефоны.

— Захар Иосифович, что-то случилось!

Колесников понимал это и без меня.

Торопливо натянув сапоги, на ходу застегивая гимнастерки и ремни, мы выбежали на улицу.

И вовремя.

Прямо к штабу направлялась эскадрилья самолетов.

— Во-о-здух! — вопил кто-то.

Мы метнулись через площадь, перемахнули какую-то канаву, кинулись в сад.

На бегу оглядываясь и следя за самолетами, видели, как от черных фюзеляжей отделились узкие, казавшиеся очень маленькими бомбы.

— Ложись, Захар Иосифович!

Бомбы с пронзительным визгом неслись вниз. Здание штаба армии, откуда мы только выбрались, окуталось дымом и пылью. Сильные взрывы рвали воздух так, что звенело в ушах.

Появилось еще одно звено.

Немецкие бомбардировщики уверенно пикировали на беззащитный военный городок…

Когда налет закончился, в разных местах поднялись густые, черные столбы дыма. Поперек улицы валялось свежесрезанное дерево. Часть здания самого штаба лежала в развалинах. Где-то надрывно, на высокой ноте, женский голос тянул отчаянное, безутешное:

— А-а-а!!!

Штаб 4-й армии готовится к переезду на запасный командный пункт в Буховичи. Мы с Колесниковым решили добраться до Бреста. Там, среди представителей Наркомата обороны и Генерального штаба, прибывших на учения, должны найтись люди, осведомленные о происходящем.

Сели в первую же попутную машину.

Навстречу по шоссе торопливо бежали командиры, спешившие к месту службы. По обочинам, таща наспех одетых, невыспавшихся детишек, тянулись женщины с узелками и корзинами. Они покидали военный городок.

Улицы Кобрина, накануне безмятежные, пахнули на нас гарью первых пожаров. На площади нашу машину остановил хрип репродуктора.

Шофер открыл дверку кабины и высунулся наружу.

Знакомые позывные Москвы властно вторгались в сумбур и сумятицу города, принявшего первый бомбовый удар врага.

Все, кто были на площади, с надеждой глядели на черную тарелку громкоговорителя, укрепленную на телеграфном столбе.

— Московское время — шесть часов. Начинаем передачу последних известий, — услышали мы.

Кобрин, затаив дыхание, ждал, что скажет Москва.

Дикторы, сменяя друг друга, бодрыми голосами сообщали о трудовых успехах советских людей, о зреющем богатом урожае, о досрочном выполнении плана каким-то заводом, о торжествах в Марийской АССР.

И вот наконец мы услышали:

— Германское информационное агентство сообщает…

Я видел, как стоящая поблизости девушка приподнялась на цыпочки.

Но диктор официальным тоном говорил о потоплении английских судов, о налетах немецкой авиации на города Шотландии, передал сообщение агентства Рейтер об уничтожении над Англией за неделю семнадцати немецких бомбардировщиков, сказал о войне в Сирии и умолк.

Выпуск последних известий окончился сообщением о погоде. Девушка рядом уже не приподнималась на цыпочки. Угрюмо, потерянно смотрели на репродуктор и остальные кобринцы.

— Подождем: может быть, будет специальное сообщение или заявление, — неуверенно произнес Колесников.

Но, как обычно, начался урок утренней гимнастики.

Шофер сплюнул и захлопнул дверцу кабины. Девушка растерянно оглянулась и, словно вспомнив что-то, побежала прочь. Торопливо расходились остальные.

Через Кобрин уже громыхали в восточном направлении машины с рыдающими женщинами и детьми, может быть успевшими осиротеть за эти короткие часы.

А диктор веселым голосом словно напутствовал их:

— Раскиньте руки в сторону, присядьте! Энергичнее! Встаньте, присядьте. Встаньте, присядьте. Энергичнее! Вот так… Очень хорошо!..

Самолеты противника опять приближались к городу. В их завывании и испуганных криках потонул наконец голос, призывающий нас подпрыгивать. Подпрыгивать как можно выше!..

Прошло двадцать три года после того рокового июньского дня, но я не могу забыть кобринскую площадь, черную тарелку репродуктора над ней и злополучный урок гимнастики.

Даже пикирующие бомбардировщики немцев не произвели на людей такого потрясающего впечатления, как переданные в 6 часов утра 22 июня последние известия.

— Странно, — скрипнул зубами всегда спокойный и выдержанный Колесников. — Очень странно…

Не думаю, что он сетовал на работников радио.

Между тем из Бреста продолжали прибывать беженцы. От них мы узнали, что немецкие войска внезапно перешли границу и в городе уже идут тяжелые бои.

Поездка навстречу лавине беженцев стала бессмысленной и невозможной. С новой попутной машиной мы направились в штаб армии в Буховичи.