Иван Новиков - Вера Хоружая

— Говори все, я выдержу… Говори!

Это она словами, умом требовала. А сердце, глаза просили: «Ради бога, только не это, только не это! Не может быть, не верю! Даже если скажешь, не поверю! Он жив, я чувствую, он жив!»

— Сражался он как настоящий герой и погиб как герой… Ты можешь гордиться им…

Взоры всех окружающих были устремлены на Веру. И все видели, как на момент, на один момент она закрыла глаза и пошатнулась. Твердые мужские руки поддержали, повели… Остановились возле последней машины, забиравшей тех, кто должен ехать в советский тыл. Только тут Вера поняла, куда ее привели:

— Нет, я в тыл не поеду. Я останусь с вами!

Командир отряда Корж подошел к ней, взял под руку, хотел уговорить. Но, заглянув в глаза, отошел в сторону и скомандовал:

— Посадить в закрытую машину!

Где-то совсем рядом рвались снаряды. Вера даже не воспринимала этого. Не слышала она и рева самолетов, бомбивших дорогу. Для нее ничего сейчас не существовало, кроме горя, рвавшего сердце на части.

Как сквозь сои слышала слова бойцов, вспоминавших о недавнем бое. Они то и дело говорили о Сергее как о живом, находили какие-то новые качества, которыми она могла гордиться.

Вспомнились слова Долорес Ибаррури: «Лучше быть вдовой героя, чем женой труса». Сколько раз прежде повторяла Вера эти слова, но только сейчас поняла всю их глубокую, суровую, безжалостную правду.

Доехали до Столинского района, оттуда повернули на северо-восток, в Давид-городок. Где-то при впадении реки Лань в Припять военные моряки помогли переправиться на левый берег. А там пошли дремучие полесские леса, родные места Василия Коржа.

Деревни здесь разбросаны между лесами и болотами. И почти всюду в этой глухомани знали Василия Захаровича, любили и уважали. Везде его отряду предоставляли жилье и снабжали продуктами. Население активно поддерживало партизан.

Фашисты двинулись дальше, на восток, а партизаны остались хозяевами лесов и болот. Разбившись на небольшие группы, они наносили удар по врагу одновременно в разных местах. У страха глаза велики: гитлеровцам казалось, что в Микашевичских лесах засела целая армия.

Вера не теряла даром ни минуты. При первой же возможности шла к крестьянам, проводила политические беседы, готовила людей в партизанский отряд, который рос на глазах.

Однажды, когда отряд действовал возле озера Червонного, Корж собрал на опушке леса наиболее активных партизан — Григория Карасева, Веру Хоружую, Ивана Чуклая, чтобы посоветоваться.

— Пока наш отряд маленький, — сказал он, — мы еще кое-как могли обойтись своими силами. Теперь жить без связи с Москвой нельзя. Нужна связь с партийными и советскими руководителями Белоруссии, а они где-то за линией фронта. Установить ее — дело трудное и опасное. Давайте подумаем, кому поручить его.

Все молчали. Тогда Корж обратился к Хоружей:

— Вера Захаровна, я знаю, как тебе это тяжело. Физически тяжело… В твоем положении… Но ты опытнее всех в подпольной работе. Если не откажешь в нашей просьбе, то лучше тебя никто не выполнит такое поручение. Разумеется, я не имею никакого права приказывать тебе… Но подумай сама и все взвесь обстоятельно…

Она долго не отвечала. Потом сказала:

— Если это нужно для дела, я всегда готова выполнить любое задание.

— Вот и спасибо… Гора с плеч долой…

Скорбно улыбнувшись, Вера добавила:

— Но учти, что я сразу же вернусь в отряд.

— Милости просим, — ответил Корж.

С Верой пошли еще трое из отряда — двое мужчин и одна женщина.* Они сопровождали ее, но не знали, что Вера идет с особым заданием. Думали, что командир отряда решил переправить через линию фронта беременную женщину — и только. В ее положении воевать нелегко.

Стояла жаркая сушь. Даже возле вековых болот не чувствовалось прелой сырости. Шли глухими лесными и болотными тропинками, избегая крупных населенных пунктов, где могли быть фашистские гарнизоны. По дороге собирали грибы, ягоды — партизанский путь не отличался обилием пищи. Если впереди была открытая местность, днем отдыхали в зарослях и только в сумерки отправлялись дальше.

Изредка заходили в деревни. Сколько чужого горя брала на свои плечи Вера, выслушивая жалобы пострадавших от фашистов белорусских крестьян! В одной сожженной дотла деревушке седая женщина, с втянутой в плечи трясущейся головой, рассказывала:

— Налетели это они, ироды, к нам утречком, поставили свои пулеметы вдоль улицы и как польют, польют… От страха душа замерла. Я в это время на том краю огорода полола. Упала в борозду, ползу к лесочку, а они и там, слышу, гыркают между собой. Как они меня не заметили, сама не пойму. Я назад ползком, ближе к дому, лежу и не шевелюсь. Перестали стрелять, по хатам пошли. Подходят к хате, дверь заколачивают, обливают со всех сторон керосином и зажигают. А сами возле окон становятся, чтобы никто не выскочил. Если бы вы слышали, миленькие, что тут было…

Женщина захлебнулась в рыданиях. Потом, отдышавшись, продолжала, как бы торопясь снять с себя тяжелый груз:

— До самой смерти не забуду детского крика… Потом звенели стекла. Это, видно, взрослые хотели выбросить детей из горящих хат. Но эти ироды стреляли… После я подбирала маленьких возле пожарищ… Хоронила. Из всей деревни каким-то чудом уцелела одна я. Миленькие, родные, неужели бог не накажет этих зверей? Будь они трижды прокляты!

Воздев руки к небу, старушка с мольбой просила у бога самых страшных кар тем, кто посмел поднять руку на невинных детей.

— Нет, бабушка, не бог их накажет, а мы, советские люди, — сказала Вера. — Ох и накажем, каждую каплю человеческой крови припомним!

В другой деревне путникам поведали страшную историю о том, как на глазах у жены партизана пытали ее детей, чтобы она выдала, где находится муж. Растерзали сначала детей, а потом женщину, но она так ничего и не сказала.

…Еще коротки летние ночи. Но уже не слышно птичьего пересвиста. В истоме притих, присмирел могучий полесский бор. Дорога вьется между столетними дубами, елями, соснами, порой подставляя подножку вылезшими из земли огромными кореньями.

Спереди, с востока, потянуло сыростью. Пошло мелколесье. Путники приблизились к болотной речке Птичь. Переправы не было.

— Что делать? — встревожилась Вера. — Ведь я не умею плавать…

— Да, задача… А может, попробуешь как-нибудь?.. Мы поддержим, — предложил один из мужчин.

— Другого выхода нет…

Вода была теплая, от нее поднимался пар. Все четверо шагнули в реку одновременно. Мужчины шли рядом с Верой. Дно постепенно уходило из-под ног. Вода дошла до шеи. Захватило дыхание. Они подняли ее, пытаясь плыть, но сами были далеко не спортсмены. Они подталкивали Веру, а она беспомощно барахталась, захлебывалась и задыхалась от кашля. В отчаянии мужчины все сильнее и сильнее толкали ее вперед, к левому берегу, сами непрерывно опускаясь на гнилое дно Птичи. Оттолкнувшись, выныривали, жадно хватали воздух и снова толкали совсем обессилевшую женщину.