Иван Новиков - Вера Хоружая

— Не пообедать ли нам вместе? — предложила неожиданно Анна Васильева.

Вера и Дуся переглянулись и хотели отказаться от угощения, но затем согласились.

— У меня и яичек с десяток найдется, — уговаривала обычно молчаливая женщина.

— Ого, вот это здорово! — воскликнула Вера. — В таком случае, девушки, задержимся еще на часик и пообедаем.

Ей и самой хотелось лишний час пробыть в кругу своих. А здесь собрались Дуся, Соня, Клава, бабушка Маша, Агафья Максимовна. Как это Анна догадалась предложить обед?

Бабушка Маша тоже удивилась: почему она вдруг так расщедрилась? Но своих подозрений бабушка вслух не высказала. Кто мог думать, что беда стоит за порогом! А коль надо приготовить обед, бабушка Маша от такого занятия никогда не отказывалась. Она начала хлопотать у печки.

На минутку забежала соседка, Мария Лиморенко. Она о чем-то пошепталась с Анной и исчезла.

А вскоре возле дома № 4 по Тракторной улице остановились две черные приземистые крытые машины. Из них выскочили полицейские и вбежали в дом. Руководил ими старший следователь полиции Петров.

— Ни с места! Предъявите документы…

Вера Хоружая подала свой паспорт на имя Анны Сергеевны Корниловой, Софья Панкова — на имя Антонины Петровны Заско, Дуся Суранова — на имя Марии Васильевны Петровской.

Петров ехидно скривил губы. В доме начался обыск. Полицейские Босянков, Яцук и другие старались выслужиться: летел пух из подушек, рассыпалась набивка матрацев, одежда валялась под ногами.

— Одевайтесь все!

Когда их вывели на улицу, Агафья Максимовна Воробьева увидела своих детей. Поманив к себе старшего и крепко прижав к груди его голову, шепнула:

— Бегите к отцу, скажите что мы все арестованы. Мальчик махнул перепуганному младшему брату:

— Побежали!

Но они опоздали: Василия Семеновича Воробьева уже схватили.

Их сначала повезли в городскую тюрьму, которая находилась на Суражском шоссе. Веру посадили в камеру, где уже было пять человек.

Начались допросы. После первых пыток устроили очную ставку с Анной Васильевой.

— Как ее зовут? — спросил Петров Васильеву, указывая на Хоружую.

— Вера, — последовал ответ.

— Анна, — перебила ее Вера Захаровна.

Но ее уже не слушали, увели в камеру.

«Кто нас предал? Умышленно назвала Васильева мое имя или оно случайно сорвалось с языка? Откуда она узнала его? Неужели Дуся проговорилась? Случайно тогда жарилась яичница или это был продуманный шаг, чтобы задержать нас в квартире Воробьевых? Случайно забегала Мария Лиморенко или за тем, чтобы проследить за подпольщицами? Почему вскоре же, как она ушла, появились полицейские?» — вопросы возникали один за другим, становились в ряд, цеплялись друг за друга, образуя неразрешимую цепь загадок. А решить их надо, чтобы знать, как держаться дальше.

Из вопросов следователя было видно, что он кое-что знает. Кое-что. Ровно столько, сколько может знать шпик, случайно подслушавший разговор подпольщиц.

Вера морально подготовилась к пыткам. Она заранее представляла себе, что придется вынести в застенках полиции. На деле все оказалось тяжелее. Боль от побоев не утихала ни на минуту. К исполосованной кровоточащей спине прилипало и присыхало белье. Лицо заплыло. Но она ничего не отвечала врагам. Ничего. Что она партизанка, было уже бесполезно скрывать, это они знали и без нее. А вот с кем связана, что делала в городе, ее настоящие имя и фамилия для полиции оставались неизвестными. И остальные арестованные, кроме Васильевой, ничего не говорили. А Васильева знала немного.

Полиция за пять дней ничего не добилась. Потом всех вызвали во двор и втолкнули в машину. Агафью Максимовну притащили на носилках — она после пыток была без сознания. Когда их подвезли к нынешней конторе завода заточных станков, одни с трудом вылезли из машины, других просто вышвырнули. Тех, кто держался на ногах, поставили лицом к стене. Ждали долго. Приехали немцы — следователь и переводчик. Следователь приказал посадить семью Воробьевых отдельно от партизанок.

Первым вызвали на допрос Василия Семеновича Воробьева. Лицо его опухло от побоев. В волосах, которые еще неделю назад были черными, густо рассыпалась изморозь. Выходя из камеры, он сказал своим:

— Пусть убьют, но не сознаваться ни в чем. Смотрите, как Анна Сергеевна держится. Если женщина так может, то и я буду терпеть…

Обратно он вернулся, шатаясь, и в камере сразу же рухнул на пол.

— Сволочи, — простонал, выплевывая кровь, — все равно ничего не добились. Будем держаться…

Агафью Максимовну и бабушку Машу с допроса притащили замертво. Долго они не приходили в сознание.

Меньше всех били Васильеву. Она выложила фашистам все, что знала, и дала подписку работать на них. Ее вскоре выпустили. Остальных продолжали пытать. Иногда не трогали по нескольку дней, зато потом вымещали свою злобу так, что узники по многу часов лежали без сознания.

В камере с Клавой Болдачевой сидела одна женщина, которую впоследствии фашисты отпустили: муж ее был их верным слугой. Она рассказывала потом, что Клаву много раз вызывали на допрос и приносили оттуда еле живую. Очнувшись, она с гордостью твердила:

— Все равно они от меня ничего не добились…

Встречаясь на очных ставках, подпольщики брали пример со своей руководительницы Веры Захаровны Хоружей.

…Это все, что удалось установить о пребывании Веры Захаровны и ее друзей в застенках СД. О дальнейшей их судьбе ничего точно не известно. Та женщина, которая сидела с Клавой Болдачевой, утверждала, что однажды Клаву и арестованных вместе с ней на рассвете вызвали во двор, посадили на машину и увезли куда-то, а вскоре эта машина вернулась с их одеждой.

Есть предположение, что Василия Воробьева повесили, а остальных расстреляли.

Каковы были последние часы подпольщиков — ничего достоверного пока установить не удалось. Со временем, возможно, станут известны последние дни и минуты жизни пламенной советской патриотки, народной героини Веры Захаровны Хоружей и ее друзей: Софьи Сергеевны Панковой, Евдокии Саввишны Сурановой, Клавдии Демидовны Болдачевой, Марии Игнатьевны Воробьевой, Василия Семеновича Воробьева и Агафьи Максимовны Воробьевой.

Сейчас мы знаем лишь одно: герои-подпольщики погибли, до последнего дыхания сохраняя верность любимой Родине.

…В Москве, недалеко от Сельскохозяйственной академии имени Тимирязева, стоит небольшой домик. Он ничем не примечателен внешне, но почтальоны редко проходят мимо него. Со всей страны приносят они сюда сердечные письма советских людей.

Здесь живет семья Веры Захаровны Хоружей. Дочь ее, Анна, получила высшее образование и работает научной сотрудницей, у нее уже есть дочурка, которую в честь бабушки назвали Верой.