Джек Фэруэдер - Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц

Итак, для побега все было готово [667].

Наполеон больше не мог ждать, пока в посольстве Польши в Швейцарии ему оформят визы, и 7 ноября отправился в Женеву, на границу с Францией. Там он нашел контрабандиста, который заверил Наполеона, что достанет необходимые документы. Однако, получив деньги, контрабандист исчез. Ночью Наполеон пересек границу, а несколько часов спустя его поймали французские жандармы. Через неделю французская полиция освободила его без предъявления обвинений — возможно, полицейские поверили в легенду о том, что он солдат вермахта и возвращается в свое подразделение. В это время Гитлер оккупировал оставшуюся часть Франции и в ответ на вторжение союзников в Северную Африку закрыл границу с Испанией. Немецкие военные заполнили улицы южных французских городов. Гестапо охотилось за евреями и участниками движения Сопротивления [668].

Наполеон добрался до дома надежного человека в Перпиньяне, в предгорьях Пиренеев. Местный проводник потребовал двойную плату за то, что проведет его через горные перевалы в Испанию. Выбора у Наполеона не было, и он заплатил, но и этот человек скрылся с деньгами. Наполеон пробирался через горы в одиночку и неделю спустя, 24 ноября, дошел до Барселоны. Он планировал остаться здесь на несколько часов, а затем направиться на юг, в британский протекторат Гибралтар. Однако город жестко контролировался полицией, и Наполеона снова арестовали. Официально Испания не состояла в союзе с Германией, но генерал Франко симпатизировал нацистам. На этот раз быстро освободиться Наполеону не удалось [669].

Два месяца Наполеон пробыл в камере, а в начале января 1943 года его перевели в концлагерь Миранда-де-Эбро в Кастилии, где содержались другие иностранные граждане, пойманные при пересечении границы. В лагере уже находилось пять тысяч заключенных. Плохо одетые, полуголодные люди целыми днями таскали из русла соседней реки камни для строительства дороги. Наполеон прокручивал в голове разные схемы побега. В итоге он решил объявить голодовку и выступить против невыносимых условий жизни в лагере. Он убедил несколько сотен польских заключенных присоединиться к голодовке, и они потребовали от англичан, которые управляли делами Польши в Испании, вызвать к ним консула. После двухнедельной голодовки заключенных испанские власти вызвали из Мадрида британского посла. Судя по всему, Наполеону удалось встретиться с дипломатом и убедить его в том, что он действительно является агентом, прошедшим подготовку у британцев. Вероятно, это и обеспечило ему освобождение [670].

Наполеон прибыл в Гибралтар 3 февраля 1943 года, после того как стало известно о катастрофическом поражении Германии в битве под Сталинградом: около девяноста тысяч немецких солдат сдались в плен и еще свыше ста тысяч составили потери. Советские войска отбросили немцев с территории, захваченной за весь предыдущий год, и готовились начать крупное контрнаступление. Ход войны изменился [671].

Наполеон сел на торговое судно, одно из тех, что регулярно курсировали между Гибралтаром и заливом Ферт-оф-Клайд в Шотландии, который служил крупным транспортным узлом для флота союзников. Воды Атлантики патрулировали немецкие подводные лодки, и, пока судно не достигло берегов Шотландии, Наполеона не покидало чувство тревоги. Девятнадцатого февраля он прибыл в Соединенное Королевство. Путешествие, на которое Наполеон планировал затратить пару недель, длилось более полугода. Он назвал эту задержку «душераздирающей». За это время нацисты убили в Аушвице почти четверть миллиона евреев [672].

Маршрут следования Наполеона, 1942–1943 годы

Джон Гилкс

Скорее всего, англичане беседовали с Наполеоном в Королевской викторианской патриотической школе — прибывавших иностранцев обычно допрашивали в этом огромном готическом здании в южном пригороде Лондона Уондсворте. Разговаривал с Наполеоном Малкольм Скотт, майор разведки, имевший хорошие манеры и аналитический склад ума. Скотт в основном проводил допросы на беглом польском языке (его мать была полькой). Никаких записей о сведениях, сообщенных Наполеоном, не найдено [673].

Из соображений конспирации Наполеон попросил внести в полицейские записи его новое имя — Ежи Сальский. По всей видимости, он ожидал следующего задания. Майор О’Рейли, занимавшийся его делом, передал это заявление своему начальству [674].

Ответ был таков: «Как вам, вероятно, известно, мы финансируем польских агентов на сумму шестьсот тысяч фунтов стерлингов, и их деятельность — это наша деятельность».

В конце февраля Наполеона отпустили. Теперь с ним работали представители Министерства внутренних дел Польши. В последующие дни он рассказал все, что знал о массовых убийствах евреев в Аушвице и Биркенау, о газовых камерах, и изложил свои неверные теории об использовании давления воздуха и электрического тока для расправы над людьми. Записей о том, послал ли Сикорский депешу в Варшаву, нигде нет, но стандартная процедура предусматривала подтверждение прибытия курьеров и, как правило, сопровождалась обменом сообщениями. После приезда Наполеона в Лондон поток сведений из Варшавы об Аушвице увеличился. Третьего марта Ровецкий отправил в Лондон радиограмму с данными Витольда о том, что за 1942 год в лагере погибли уже 502 тысячи евреев. Двенадцатого марта Ровецкий доложил, что в Биркенау заработали два новых крематория, каждый из которых способен сжигать по две тысячи тел в день. Эта же информация была повторно передана в Лондон 23 марта. Неделю спустя Ровецкий известил союзников, что Краковское гетто ликвидировано, а четыре тысячи его жителей отправлены в Аушвиц [675].

Польское правительство было шокировано масштабами убийств. Тогда же появились новости о том, что в стране осталось не более двухсот тысяч евреев. Член Национального совета еврей Шмуэль Зигельбойм попросил Министерство внутренних дел Польши перепроверить эти данные (Национальный совет состоял из тридцати одного члена, лишь двое из которых были евреями). Жена Зигельбойма и двое его детей жили в Варшавском гетто — если так можно назвать то, что от него осталось [676].

— Я не знаю, как история будет судить нас, — сказал Зигельбойм на заседании совета в марте, — но я чувствую, что миллионы людей в Польше не могут поверить, не могут понять, что мы здесь не в силах изменить мнение остального мира или сделать хоть что-нибудь, чтобы положить конец этим нечеловеческим страданиям [677].