Валентина Краскова - Серые кардиналы Кремля

В тот период, когда происходила борьба за власть над Киевом (о чем было сказано выше), оба противника стремились перетянуть Полоцк каждый на свою сторону. Это княжество было весьма важным, поскольку здесь разветвлялся «путь из Варяг в Греки», и Западная Двина выводила ладьи с юга прямо на Балтику.

Традиционным методом объединения княжеств был брак между правящими родами. Ярополк и Владимир заслали своих сватов. Ярополк несколько опередил брата, и Рогнеда предпочла его. Но на ее решение повлияла в первую очередь не быстрота первого, а низкое происхождение второго. Гордая дочь Рогволода ответила прибывшим сватам новгородского правителя: «Не хощу розути робичича…» Разувание жениха невестой — часть свадебного языческого обряда, знак покорности жены, который сохранился и с принятием христианства.

Для Владимира «робичич» прозвучало оскорблением. Но не меньше, если не больше, князя был оскорблен Добрыня. Именно он настоял на том, чтобы Владимир проявил характер и последовательность в своих действиях и наказал гордую полоцкую княжну.

Ответной реакцией уязвленных дяди и племянника стал жестокий и оскорбительный поступок. После взятия Полоцка Рогволод и вся его семья были схвачены и убиты. Но прежде по приказу Добрыни на глазах у Рогволода и его челядинцев Владимир публично изнасиловал Рогнеду. Это была одновременно и его месть за оскорбление и доказательство своего княжьего права.

«Рогнеда по нормам языческой этики отнюдь не была обесчещена, — пишет Георгий Прошин. — Она стала женой Владимира, и сын ее Изяслав наследовал княжение в Полоцке. Этика и право старого и нового обществ в это время и противоборствуют, и налагаются друг на друга. Старые родовые нормы все увереннее вытесняются феодальным правом».

Какими бы ни были старые и новые моральные и правовые нормы того времени, это событие наложило отпечаток на дальнейший исторический ход событий и взаимоотношения между Киевом и Полоцком. Не случайно ведь летописец посчитал необходимым внести в «Повесть временных лет» легенду об извечной вражде между двумя этими феодальными центрами. Рогнеда так и не смогла забыть обиду, нанесенную ей киевским правителем. Свою ненависть к Владимиру она передала детям. А это и Изяслав — родоначальник полоцких князей; и Мстислав Тмута-раканский; и Всеволод Волынский, сватавшийся к вдове шведского короля Эрика — Сигриде-Убийце — и сожженный ею вместе с другими женихами на пиру во дворце; и Ярослав Мудрый; и две дочери — Предслава и Мария Доброгнева (жена польского короля Казимира).

Образ Ярослава — первый в истории образ мятежного сына, который выказал непослушание отцу, отказавшись платить требуемую дань. Он не просто попал в немилость к своему величественному родителю. Ярослав проявил непокорность, за что Владимир даже готовился идти на него войной.

«По известиям летописи, будучи на княжении в Новгороде в качестве подручника киевского князя, Ярослав собирал с Новгородской земли три тысячи гривен, из которых две тысячи должен был отсылать в Киев к отцу своему, — пишет об упомянутых событиях Костомаров. — Ярослав не стал доставлять этих денег, и разгневанный отец собирался идти с войском наказывать непокорного сына. Ярослав убежал в Швецию набирать иноплеменников против отца. Смерть Владимира помешала этой войне. Сообразно с тогдашними обстоятельствами, можно, однако, полагать, что были еще более глубокие причины раздора, возникшего между сыном и отцом…»

Костомаров высказывает собственные соображения относительно этой внутренней и скрытой подоплеки: «Одни летописные известия называют Ярослава сыном Рогнеди, но другие противоречат этому, сообщая, что Владимир имел от несчастной княжны полоцкой одного только сына, Изяслава, и отпустил Рогнедь с сыном в землю отца ее, Рогволода; с тех пор потомки Рогнеди княжили особо в Полоцке и между ними и потомством Ярослава существовала постоянно родовая неприязнь, поддерживаемая преданиями о своих предках. Из рода в род переходило такое предание: прижимши от Рогнеди сына Изяслава, Владимир покинул ее, увлекаясь другими женщинами. Рогнедь, из мщения за своего отца и за себя, покусилась умертвить Владимира во время сна, но Владимир успел проснуться вовремя и схватил ее за руку в ту минуту, когда она заносила над ним нож. Владимир приказал ей одеться в брачный наряд, сесть в богато убранном покое и ожидать его: он собственноручно обещал умертвить ее. Но Рогнедь научила малолетнего сына своего Изяслава взять в руки обнаженный меч и, вошедши навстречу отцу, сказать: «Отец, ты думаешь, что ты здесь один!» Владимир тронулся видом сына. «Кто бы думал, что ты будешь здесь!» — сказал он и бросил меч; затем, призвавши бояр, передал на их суд дело с женою. «Не убивай ее, — сказали бояре, — ради ее дитяти: возврати ей с сыном отчину ее отца»… Внуки Рогво-лода, помня, по преданию, об этом событии, находились во враждебных отношениях с внуками Владимирова сына, Ярослава, которому кроме Полоцкой земли, оставшейся в руках потомков Рогволода с материнской стороны, досталась в княжение вся остальная Русская земля…»

Следующий негативный след, который оставил Добрыня в истории древнерусского государства, связан с крещением Новгородской земли, куда он был послан Владимиром вместе с митрополитом Иоакимом. В немногочисленных литературных источниках, дошедших до нас, зафиксировано: «Добрыня крестил новгородцев огнем, а Путята мечом». В Новгородской летописи о крещении сообщается под 989 годом: «И прииде к Новугороду архиепископ Яким и требища разори, и Перуна посече, и повеле влещи в Волхов». Перуна, как и до того в Киеве, волокли по грязи, колотили жезлами и сбросили в реку.

Само собой разумеется, что подобное святотатство не могло не встретить яростный протест со стороны язычников. Но интересы внутренней и внешней политики киевского князя требовали, чтобы крещение русской земли прошло повсеместно и как можно быстрее. Эту важную задачу Владимир мог возложить только на Добрыню.

Узнав об этом, новгородцы поклялись Добрыню в город не пускать. Тщательно готовились они к встрече с бывшим союзником: разметали середину моста, с Софийской стороны поставили на нем два камнемета. «Со множеством камения поставища на мосту, яко на сущие враги своя», — отмечает литературный памятник. Верховный языческий жрец Богомил, прозванный за свое красноречие «Соловьем», собирал толпы горожан и проповедовал им, запрещая покоряться Добрыне. И тысяцкий Угоняй предостерегал: «Лучше нам померети, нежели боги наши дати на поругание». В этом бунте против воли правителя участвовали и верхи, и низы Новгорода. Но, несмотря на отчаянное сопротивление, несколько сот человек были все-таки окрещены силой.