Валентина Краскова - Кремлевские кланы

Мы называем хорошим такой поступок, который соответствует нашему нравственному чувству. Но ведь «хорошими» мы называем самые различные вещи: богатство, силу, здоровье, красоту, образование и т. д. Но все эти блага могут превратиться в свою противоположность — зло, в зависимости от того, какое употребление мы из них сделаем, и какое влияние они на нас оказывают. Все блага, дающие нам счастье (а также и настроения духа, самообладание, умеренность и т. д.), становятся хорошими, лишь благодаря цели, которой они служат. Но эту цель ставит им воля.

В феврале 1948 года началась в советской культуре очередная чистка — очередь дошла до музыки. На этот раз громят «противников русской реалистической музыки, сторонников упадочной, реформалистической музыки». «Среди части советских композиторов, — говорится в Постановлении ЦК ВКП(б) «Об опере «Великая дружба» В. Мурадели», — еще не изжиты пережитки буржуазной идеологии, питаемые влиянием современной упадочной западноевропейской и американской музыки». Советских композиторов, создавших в годы войны известные всему миру шедевры симфонической и инструментальной музыки, — Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, Маяковского, Шебалина, Шапорина, Глиэра, Кабалевского, — обвиняют в том, что они «ведут на деле к ликвидации музыки».

Десятки известных композиторов, музыковедов, музыкальных критиков вынуждены пройти «очистительную» процедуру самообвинения. Ритуальное действо открывает верховный идеологический жрец Сталина А. Жданов. В качестве высших образов музыкального творчества приводятся — три лучшие песни о Сталине: «Кантата о Сталине», «Песня о Сталине» и «Величальная И. В. Сталину». Народу предлагалось петь «спокойно, торжественно, мужественно».

Что касается других жанров музыки, то по этому поводу с замечательной простотой высказался один из счастливчиков эпохи композитор Мариан Коваль (Сталинская премия за 1943 год.)

«…Неверно, что мы не имеем положительных образов музыкального творчества. Но если бы даже их и не было, у нас есть зато Постановление ЦК ВКП(б)».

Постановление от 10 февраля 1948 года было своего рода вступлением к новому этапу идеологического выхолащивания культуры. К этому времени под руководством А. Жданова идеологический аппарат достиг желаемой цели — «абсолютной идейной простреливаемости» советского общества.

Сын старого большевика А. Антонов-Овсеенко в книге «Театр Иосифа Сталина» писал:

«Не следует думать, что партийное меценатство прекратилось со смертью Сталина и шефа Лубянки Берия. Эти функции поручали в разное время таким серым личностям как Ворошилов, или министр совхозов Пономарев… По штату главным надзирателем числился министр культуры, но на деле он был лишь исполнителем, проводником пресловутой партийной линии. Исключение составляла Екатерина Алексеевна Фурцева. Она, единственная в истории ЦК женщина, вошла в состав Президиума — Политбюро, потом в течение 14 лет занимала пост Министра культуры. Остановимся на этой колоритной фигуре, ведь она вышла из театра Иосифа Сталина, азы актерского мастерства постигала в Его труппе.

Объявленную в 1947 году войну «низкопоклонству», Фурцева встретила на посту первого секретаря Фрунзенского райкома столицы, и сразу же проявила поразительные способности к партийной мимикрии. Получив закрытое письмо ЦК по делу профессоров И. Клюевой и Г. Роскина, обвиненных в низкопоклонстве перед американской наукой, Фурцева организовала кампанию травли ученых и, сколотив специальную команду политического сыска, охватила покаянными судилищами-спектаклями все научные и учебные институты района и даже военные академии. Заставила каяться ту же Клюеву, которую незадолго до этого выдвинула кандидатом в депутаты Верховного Совета республики и сердечно, на публике, обнимала. Подобные представления, чередуясь, составили театр абсурда конца сороковых годов. В своем обзорном докладе на пленуме райкома Екатерина Алексеевна сообщила, что в одной диссертации о борьбе с малярией в Южной Америке упомянуты работы 175 иностранных авторов против двух советских. Крамола налицо, космополит остался без ученого звания. Еще жестче наказан начальник кафедры Академии имени Фрунзе: у него на кафедре истории военного искусства обсуждались труды Карла Клаузевица и Макса Гофмана. Начальника уволили…

Решающий успех ожидал Фурцеву на сцене Московского городского комитета в октябре 1969 года. К тому времени Екатерина Алексеевна вполне освоила правила игры и, выступая перед партийными отцами столицы с отчетом, решила устроить сеанс политического стриптиза. Казалось, перечень недочетов, ошибок, упущений в деятельности Фрунзенского райкома нескончаем. Взяв отважно почти всю вину на себя, Фурцева сменила тональность и уже в роли этакой недотепы просила помощи и совета у опытных идеологов городского масштаба. Игра Екатерины Алексеевны произвела искомое впечатление, и вот она уже на ответственном посту в горкоме, рядом с ЦК. В ведении Фурцевой — административный отдел, агитация и пропаганда, наука и культура. До культуры она еще доберется, а пока следовало проявить железную волю в других областях. Страна вступила в новую полосу массовых репрессий, горком планировал чистку партийных организаций. Войдя в особую комиссию, Фурцева предложила начать с родного Фрунзенского района. Погром, учиненный ею в педагогическом институте до сих пор вспоминают с содроганием. Иные современники рисуют портрет Фурцевой элегантно-женственным, а она оказалась талантливым, беспощадным террористом. Жестокости хватило надолго, ее сумел оценить, уже после смерти Вождя, либеральствующий Никита Хрущев. Он поручает Екатерине Алексеевне курировать вопросы культуры. На этом поприще она показала хватку надзирателя. Из ее рук ведущие театры получают директоров и партийных секретарей, подобранных лично Фурцевой в закромах номенклатуры. Верная сталинской традиции, фаворитка Хрущева следит за идеологическим здоровьем театрального организма, разрабатывает программу перевоспитания художников сцены. И вот она, решающая ступень карьеры — пост главы московского горкома. Фурцева — депутат Верховных Советов Союза и РСФСР, она возглавляет престижные комитеты, комиссии, ассоциации. Каждое посещение низовых организаций, предприятий становится событием дня. К Хрущеву, Булганину и другим членам Президиума ЦК поступают от нее десятки докладных и памятных записок, исполненные государственной мудрости и заботы о благе народа.

Министром культуры в ту пору был Г. Ф. Александров. Вскормленный на питательной среде цекистской номенклатуры, он в короткое время сумел создать у себя подобие гарема из молодых актрис московских театров. В оргиях, устраиваемых им в закрытых особняках, принимали участие партийные коллеги, некоторые поэты, художники и литературный критик А. М. Еголин. Они были большими учеными — академик Александров и член-корреспондент Еголин. Министр обзавелся богатой домашней коллекцией живописи, которая могла бы украсить любой государственный музей. Стоило ли устраивать в конце сороковых очистительный погром культуры? На этот вопрос отвечает закрытое письмо ЦК, посвященное художествам Александрова и компании. Письмо наделало много шума, обсуждалось во всех парторганизациях, а уж Фурцева позаботилась о том, чтобы Никита Хрущев узнал о всех пикантных подробностях этого грязного дела.