Николай Трус - Великие скандалы и скандалисты

Я знакома с российскими дизайнерами, которые могли бы на Западе сделать себе карьеру. Украшения Кати Филипповой дадут фору Кристиану Лакруа. Михаил Пантелеев, которого купили уже японцы, — это русский Жан-Поль Готье, а Катя Леонович — суперсексуальный дизайнер, с типично русским в сексе варварством, грубоватостью, надломленностью. Но, разумеется, эти дизайнеры не могут предложить свои творения нашему самому популярному типу российских див — теткам. Я согласна, что в масс-культуре должен быть задействован этот образ тетки, бандерши, Мурки, раз он существует в жизни. Ну, он и отображен прекрасно Пугачевой, Аллегровой, Марковой, Цыгановой и Успенской. Но у нас женская часть населения все-таки не делится исключительно на теток и манекенщиц! А мужчины?! Не буду разглагольствовать по поводу внешности и талантов Сташевского — здесь, скорее, надо говорить о «дядьке с мешком денег», то есть Айзен-шписе.

Я могу себе представить, как у неискушенного читателя вытянется лицо, когда он узнает, что даже наша «русская народная» Зыкина на своем юбилейном не пела, а просто рот открывала. Так и сказать надо зрителю: смотри картинку, слушай пластинку! Да, но тогда и билет должен стоить раза в три дешевле, наверное. Но не получается. Маше Распутиной и ее дюжине статистов, делающих вид, что играют, надо десять тысяч долларов собрать с тебя, читатель-зритель. Маша, наверное, очень много платит учителю, который преподает ей уроки синхронного открывания рта под песни-музыку. Называя интервью и статьи со мной и обо мне «Репортаж из постели хулиганки», «У Медведевой новый роман», «Не могу жить без мужчин» и тому подобное, никто из журналюг даже не полюбопытствовал узнать — кто же эти мужчины, с кем я лежу в постели и без которых не могу жить.

Предпочитают цитировать Лимонова, который нагло цитирует меня — он-де был единственным стоящим мужчиной в моей жизни. Я помню, как издатель А. Шаталов, злорадно радуясь моему сегодняшнему разрыву с Лимоновым, всегда возмущался: вы готовы за вашего Лимонова глотку перегрызть! Да, я всегда за моего мужчину, мой мужчина лучший! И с Лимоновым так было. Мой первый муж, за которого я вышла замуж в шестнадцать лет, тоже был тогда, на тот период, лучшим, блестящим мужчиной — чемпион по многоборью, золотая медаль по окончании школы, два института, превосходное знание английского языка и работа свободного переводчика в Торговой палате, деньги, машины. Голос — он пел прекрасно! И из меня он хотел сделать суперстар. В очень большой степени благодаря ему я стала манекенщицей в Америке. Вообще, он в меня вселил понятие моей значимости, того, что я стою, ценна. Другое дело, что я его не любила так, чтобы всеми своими кишками. И променяла на свободу. Которая, правда, длилась недолго, так как его место занял мой второй муж.

Как и написано у меня в романе «Моя борьба», после меня он совершенно помешался на поющих женщинах, и сейчас, кстати, он муж очень популярной в России певицы. Не назову ее имя, чтобы им, беднягам, не портить их образ «новых русских». Этот мой второй муж был полной противоположностью первого. Он поощрял все мои слабости — лень, ничегонеделанье, транжирство. Мы одно время очень шикарно жили. В кредит, разумеется. Он был владельцем ювелирного магазина и имел возможность покупать драгоценности прямо на фабриках, в оптовых магазинах. Так что он задаривал меня ювелирными изделиями. Правда, когда пришел день расплаты с кредиторами, мне пришлось все эти изделия заложить его родственничкам. Потом мой муж стал владеть авторемонтной мастерской — у нас был даже «Бентли»! — но мне это было неинтересно. Я хотела петь, выступать. Он, с одной стороны, очень любил, когда я пела романсы, например «Глаза твои зеленые» — ну, это, видимо, потому, что у него были зеленые глаза, — или когда я играла роль эдакой «фамм фаталь». В то же время мог запросто дать мне по физиономии прямо в ресторане за то, что я, по его мнению, слишком высоко подняла юбку, исполняя эту самую роль! Это все, конечно, комплексы неполноценности так выражаются, несостоятельности, некой ущемленности его «эго». Потому что он был очень избалованным и единственным в семье, заслуживающим любви, ну, и успеха. Тем более в семье еврейской!

У меня был скучный американский муж — продавец страховки. Был и муж французский, и я была мадам Мариньяк. Но этот брак был скорее «документальный», для документов… хотя… Впрочем, не буду обижать Лимонова!

Вот, кстати, уж кто действительно сыграл очень важную роль в моей жизни, так это мой давний, еще с юности, друг Борис Онив (это псевдоним, который мы ему придумали). Он на какой-то период исчез из моей жизни, я все замуж выходила. А когда оказалась на распутье, он, как добрый ангел, появился…

И вот я жила у моего друга Бориса на диванчике — у меня тогда и денег не было совершенно! — читала целыми днями книги и писала стихи. Еженощно мы проводили в беседах по пять часов в окружении книг, каких-то вырезок, статей, журналов, вина и закусок. Бедный его сосед-бельгиец меня ненавидел, видимо. Я очень эмоционально разговариваю, вскрикиваю, гогочу, спорю! Благодаря этим нашим беседам я многое открыла для себя о себе самой. Вообще, в тот период жизни у меня было очень такое богемно-артистическое окружение. Я тогда прочла второй роман Лимонова «Дневник неудачника», который по западным меркам вполне можно охарактеризовать как поэтический роман — там уже давно никто ничего не рифмует, главное, внутренний ритм, «мелодия» текста внутренняя и яркие образы. И стихи Лимонова, сборник «Русское», я тогда читала. И мы просто до драк спорили в нашей компании: кто же лучше, кто современней — Бродский или Лимонов? А вообще, если бы я сама не стала писать стихи, не «заболела» бы этим вирусом «все написать, все сказать», то я бы и с Эдуардом, Эдвардом, как я его называла всегда, никогда бы не познакомилась… Мне кажется, наша пара состоялась тогда, потому что мы были как два одиноких волка, стоящих на краю. Внизу все копошатся, а мы стоим, будто думаем: прыгать к ним или нет. Но все равно знаем — даже если и прыгнем, будем чужаками. Нечто подобное и здесь произошло спустя десять лет. Все равно мы остаемся «аутсайдерами», отдельными, одиночками, какие бы партии и группы мы ни организовывали. «Ты чужой, ты чужой, ты чужак! И тебя надо бить-убивать иль хотя бы шляпу сбивать!..» — писал Эдуард Лимонов еще в начале семидесятых годов. Хотя сегодня Лимонов куда более гибкокомпромиссный.

Я очень верно назвала свой роман о нашей жизни — «Борьба»! У нас была вечная борьба. Да и Лимонов тоже в названии отразил свое отношение — «Укрощение тигра (это я-то?!) в Париже». Но, по правде говоря, мне хотелось не бороться, а вместе быть, заодно, нераздельно. А с Лимоновым это невозможно — все его книги заканчиваются тем, что он один победитель, даже если и неудачник. Он все должен сам, один, по-своему, ни с кем не деля. А его книги — это его жизнь. Потом, он слишком вжился в роль наставника, учителя, мэтра. Как у него там в стихе? «Я работал Христом…» — это в отношениях с женщинами. У него любовь к ярким, сильным женским личностям сочетается с требова-нием от них быть «проститутками», то есть пассивными. Чтобы он, как заплативший клиент, управлял, командовал, лидировал. «Почему из Наташи Медведевой не вышло рок-стар, чего так в свое время хотел Лимонов?» — цитирует Лимонова же Виталий Князев в «Собеседнике».