Юван Шесталов - В краю Сорни-най

На каждом шагу — вопросы.

Она решила с шаманом не ссориться. Оружием борьбы выбрала дружбу, добрую беседу, слово. Многого ли достигнешь огульным охаиванием шаманских игрищ, лозунговыми призывами? Почуяв дружелюбие, таежники стали даже приглашать ее на свои лесные игрища, полные тайны и загадки.

С удивлением она смотрит «медвежий праздник», стараясь понять его сущность. Что это? Шаманское действо или народное искусство?

…Снег, снег, снег… Неужели разыгралась вьюга? Не может быть: ведь светит теплое весеннее солнышко. Снег, снег, снег. Малицы белые, щеки белые, ресницы белые. По щекам струями текут слезы. Нет, это не слезы — это на лицах тает снег. Снежинки над домом, снежинки на поляне. Играют в снежки олени, собаки, люди. Играют в снежки седые, как ягель, старики и озорные, вертлявые малыши. Снег, снег, снег. Смех, смех, смех. Начало «медвежьего праздника».

А вечером все собираются в большом доме. Там вся деревня. Люди сидят на скамейках, расставленных вдоль стен, на деревянной кровати, на шкурах и циновках, постеленных на пол. В дальнем углу «священный стол». На красной скатерти, средь дорогого сукна и шелка, «сидит» медвежья голова. В ушах у нее — серьги с «драгоценными» камнями, на груди — бисер, на лбу — разноцветные ленты. Перед «древним посланником неба» стоит рюмка. Старинная она, позолоченная. И бутылка спирту.

С одной стороны стола — охотник, приведший «медведя», «лесного духа», на человеческий праздник. С другой стороны — знакомый ей старичок. Он то играет на санквалтапе, то о чем-то поет, то говорит какие-то складные и непонятные слова.

Ужаснулась вначале Нина Васильевна, что ее, учительницу, посадили рядом с этим стариком, которого называют страшным словом: шаман. Потом, увидев приветливые глаза людей, успокоилась. «Не признание ли это? — подумала она наконец. — Ведь рядом с самим шаманом посадили!» Видно, не пропали даром ее беседы с женщинами на красных посиделках.

Красные посиделки… Было и такое. Соберутся вместе женщины. Сядут кружком. Каждая со своим делом. Кто мнет шкуру лосиных лап, кто выводит узоры по меху для легких и изящных кисов, кто бисером обшивает платье, кто плетет шерстяной поясок. Рукоделье у каждой свое, а беседа — общая. Зимний вечер-то длинный, слов много надо сказать. А в глухой деревушке какие новости? Вот и рады бывают женщины, когда синеглазка, учитель-най [12] Учитель-най — по-мансийски учительница-богиня, героиня, женщина. появляется среди них.

Всегда она скажет что-то такое, над чем женщины потом, оставшись наедине сами с собой, долго думают. И про Советскую власть, и про Ленина, и про колхоз, и про новое солнце, которое будто бы горит от обыкновенного железного провода.

— Вот ты моего сына учишь, — говорила моложавая мансийка, вяжущая спицами шерстяной чулок с причудливыми узорами. — Кем он будет? Охотником? Так зачем тогда учиться? Отец его и без грамоты хорошо промышляет. Вчера соболя принес.

— Ты была в культбазе? Видела, там пушнину принимает человек из вашего народа? Он не только умеет шкурки считать, но и разговаривать по бумажке, торговать умеет, — отвечала молодая учитель-най. — Разве плохо быть приемщиком пушнины или продавцом?

Приемщиком пушнины? Наверно, это лучше, чем охотником. Дома сидеть… Разве это плохо? Отец-то вот месяцами в тайге пропадает.

— И даже купцами могут стать наши внуки? — спрашивала старая мансийка. — Купцы на ярмарке всегда веселые, жирные. Никогда только не видела мансийского купца. Неужели возможно такое счастье?

— Купцов, бабушка, теперь нет и не будет! — объясняла горячо, заливаясь румянцем, учитель-най. — А вот продавцом магазина можно стать. Люди Севера сами должны и торговать, и строить дома, и добывать рыбу… Так Ленин сказал. А чтобы торговать самим, надо учиться разговаривать по бумажке, то есть читать. Это не детская игра. Нет! Просто человеку невозможно все запомнить. Тут на помощь и приходит бумага. На ней все можно записать. И сколько дроби и пороху брал в долг охотник перед уходом на промысел, и сколько белок сдал.

— Верна! Верна! — соглашалась старуха. — Купец всегда в бумажку заглядывал. В бумажке долги находил. По бумажке богато жил. Наши внуки пусть учатся. Может, к ним тоже придет счастье…

— И учителем может стать мой сын? — отращивала еще одна.

— Конечно же! И учителем, и врачом, и ученым! — говорила Нина Васильевна.

— Учителем не надо! — о чем-то задумавшись, вступала в разговор молчавшая до этого женщина. — Больно уж хлопотливое занятие. Мы по тебе видим. Да еще шаман, греха не оберешься, злых духов позовет — болеть будешь. Язык-то у него плохой. Ишь, он говорит, что сам шайтан спускается к нему с неба и пьет с ним чай. Ты-то русская, бог у тебя другой. И шаманские слова для тебя нипочем. А если манси учителем будет? Нет, не надо!

Так и говорили часами женщины-манси и русская учительница.

На красных посиделках она знакомила их и с основами политграмоты, и с важнейшими навыками санитарии и гигиены, и с элементами нового быта…

А новый быт наступал. Строились для колхозников теплые рубленые дома, клубы, избы-читальни… Жители тайги и тундры видели, что жизнь меняется на их глазах. В школах-интернатах чисто и тепло. Детей хорошо кормят, одевают, обувают.

И положение в корне изменилось. Теперь они сами привадили детей в школу. И разговоры пошли совсем другие:

— Возьмешь ли нашего ребенка в интернат, а то как же он в темноте останется? Ученье — свет, да?

Люди потянулись в клуб, где учитель-най вместе с молодым избачом, приемщиком рыбы и другими комсомольцами стала устраивать беседы, читки, веселые вечера, на которых не меньше веселья, чем на привычном «медвежьем празднике». Даже шаман захаживал в клуб. Видно, за опытом. Люди от него уходили. Но учитель-най и виду не подавала, что победа на ее стороне. Вела себя по-прежнему скромно, приветливо, и это окончательно разоружало деревенского колдуна. На «медвежьем празднике» люди посадили их рядом.

Новое время — новые волшебники…

Много было на Крайнем Севере волшебников, но самым первым был русский учитель. Много было их, наших чудо-волшебниц, отдавших тепло души и лучшие годы своей жизни суровому Северу, его будущим певцам и строителям!

Что привело русских девушек в этот суровый и неустроенный край? Какая духовная сила давала им силу физическую, чтобы трудиться не год и не два в краю полярных ночей и вьюг? Ответ на этот вопрос можно найти в письме учительницы из Тюмени А. Белозеровой, опубликованном в «Правде» 14 декабря 1972 года.

«Люблю нашу Сибирь, — пишет она. — Наверное, потому пятнадцать счастливых и трудных лет и учительствовала в школах Ямало-Ненецкого национального округа…