Эрик Ларсон - Страх и надежда. Как Черчилль спас Британию от катастрофы

Кроме того, девушки решили выучить наизусть все сонеты Шекспира, по одному в день: с этой задачей они не справились, хотя Мэри еще много лет могла цитировать по памяти некоторые из них целиком.

Время от времени в это безмятежное существование вмешивалась война – как в тот раз, когда отец Мэри позвонил сообщить о массированном немецком авианалете на город Рамсгейт (находящийся на берегу Па-де-Кале), разрушившем около 700 домов. Этот рейд оказался особенно интенсивным: пять сотен фугасных бомб были сброшены всего за пять минут. Новость вызвала у Мэри раздражение: «Здесь, несмотря на все действия в воздухе, успеваешь почти забыть о войне – особенно в такой чудесный день».

Это известие усилило ощущаемый ею диссонанс между той жизнью, которую она вела в Бреклс-холле, и великой реальностью войны. Пришедшая новость подтолкнула ее к тому, чтобы 2 сентября, в понедельник, написать матери, умоляя разрешить ей вернуться домой, в Лондон. «Здесь я предаюсь эскапизму, – писала она. – На долгое время совершенно забываю о войне. Даже когда мы с летчиками, все равно забываешь, ведь они такие веселые». Миллионы людей по всей Европе «голодают, потеряли близких, несчастны», писала она, так что ее нынешняя жизнь на этом фоне «какая-то неправильная. Можно мне поскорее вернуться к тебе и папе? Пожалуйста. Честное слово, я не позволю, чтобы все эти налеты меня смутили, – и я так ужасно переживаю насчет войны и всего остального, и мне хочется почувствовать, что я хоть чем-то рискую» [486] Там же, 171. .

Впрочем, ее родители придерживались иной точки зрения – типично родительской. «Я рада, что тебе удается какое-то время счастливо и беззаботно пожить за городом, – писала Клементина в ответ. – Ты не должна испытывать вину по этому поводу. Грусть и уныние никому не помогут» [487] Там же, 172. .

Она рассказала Мэри о жизни в доме 10 после атаки, произошедшей в ночь на воскресенье: «Мы почти свыклись с сигналами воздушной тревоги. Когда вернешься, найдешь уютную маленькую койку в убежище. Их 4: одна для папы, одна для меня, одна для тебя и одна для Памелы [то есть для Памелы Черчилль, которая сейчас была уже на девятом месяце беременности]. На верхние не так-то легко забраться. Мы уже дважды проводили там всю ночь – проспав сигнал отбоя тревоги. Там, внизу, ничего не слышно».

Нет никаких сомнений: чувство вины, испытываемое Мэри, вовсе не облегчил тот факт, что в этом послании Клементина ласково назвала ее «моя Милая Деревенская Мышка».

Между тем посещение одной из расположенных неподалеку баз Королевских ВВС резко усилило тоску Мэри по родным местам. После обычных увеселений – ланча, тенниса, чаепития – наступил «главный момент дня»: экскурсия по бомбардировщику «Бленхейм».

«Это было потрясающе», – писала она. Но добавляла: «Из-за этого чувствую себя такой никчемной. Никогда не удастся по-настоящему измерить мою любовь к Англии – потому что я женщина и потому что со всей страстью чувствую, что хотела бы пилотировать самолет – или рискнуть всем ради чего-то, во что я верю всей душой, что я люблю так глубоко».

А вместо этого, писала она, «я должна лизать кромки конвертов и работать в конторе и вести комфортабельную – счастливую – жизнь» [488] Diary, Aug. 28, 1940, Mary Churchill Papers. .

Когда впереди замаячила угроза авианалетов на сам Лондон, американский посол Джозеф Кеннеди отбыл из столицы. Вызывая сильнейшее презрение у множества лондонцев, он начал заниматься посольскими делами, не покидая своего загородного дома. По британскому министерству иностранных дел стала гулять острота: «Я всегда думал, что мои нарциссы – желтые, но тут я познакомился с Джозефом Кеннеди» [489] Английское yellow означает не только «желтый», но и «трусливый». – Прим. пер . [490] Andrew Roberts, "Holy Fox," 268; Maier, When Lions Roar , 251. .

Министр иностранных дел Галифакс счел эту шуточку «недоброй, но заслуженной» [491] Andrew Roberts, "Holy Fox," 268. . Он испытал некоторое удовлетворение, когда один из немецких авианалетов чуть не разрушил загородный дом Кеннеди (бомбы упали в опасной близости от него). В дневниковой записи за 29 августа, четверг, Галифакс назвал это событие «карой для нашего Джо».

Лорд Бивербрук устал. Ему не давала покоя астма. Как всегда, он испытывал раздражение – из-за того, что сирены воздушной тревоги похищали у его заводов бесчисленные часы работы; из-за того, что немецкие бомбардировщики, казалось, могут прилетать и улетать когда им вздумается; из-за того, что падение одной-единственной бомбы могло на несколько дней остановить производство на каком-то предприятии. Однако, несмотря на все эти препятствия и невзирая на то, что на его заводы теперь каждую ночь совершало налеты люфтваффе, за август его империя (не только производящая технику, но и эвакуирующая сбитую) ухитрилась выпустить 476 истребителей – почти на 200 больше, чем предполагали начальники штабов, прогнозируя будущие темпы производства.

Чтобы Черчилль как-нибудь не упустил из виду это свершение, Бивербрук написал ему 2 сентября, в понедельник, – дабы напомнить о собственных успехах. Не преминул он и живописать – в максимально жалостливом тоне – все лишения, которые ему пришлось испытать в борьбе за этот рост производства. Свою служебную записку Бивербрук закончил строчкой из американского спиричуэла: «Никто не знает, сколько невзгод я повидал» [492] Beaverbrook to Churchill, Sept. 2, 1940, Correspondence, BBK/D, Beaverbrook Papers. .

В ответ Черчилль вернул ему эту записку, не без остроумия приписав внизу всего два слова:

«Я знаю».

Авианалеты на Берлин и в самом деле привели Гитлера в ярость. 31 августа, в субботу, он отбросил прежнее нежелание и прямо приказал Герингу, шефу своей авиации, начать подготовку к рейдам на сам Лондон. Гитлер наставлял его: эта атака должна заставить противника упасть духом, но вместе с тем все равно следует иметь в виду цели стратегической важности. Пока он не хотел вызывать «массовую панику». Однако фюрер не хуже остальных понимал: поскольку таким бомбардировкам присуща не слишком высокая точность, рейды против стратегических объектов, находящихся в Лондоне, будут равнозначны целенаправленным атакам на районы, где проживает гражданское население.

Через два дня Геринг выпустил очередную директиву для люфтваффе. Он снова вообразил себе рейд-катаклизм столь исключительного размаха, что Черчилль объявит о капитуляции Великобритании – или будет смещен со своего поста. Геринг жаждал отомстить англичанам за то унижение, которому они подвергают его авиацию, и упивался перспективой обрушить всю мощь своей воздушной армады на английскую столицу. На этот раз он обязательно поставит Британию на колени.